Анна и Рафаэль сохраняют формальность в отношениях, что заставляет их быть бережнее друг к другу. Они вступили в свою дружбу, точно средневековые одиночки, что сошлись на ночь, прежде чем пускаться в путь, в конце которого супружество или раздор. И потому Анна не понимает, что подмеченное в Рафаэле легкомыслие вовсе не суть его натуры (если не брать в расчет солдатскую меткость, с какой он сшиб пчелу с гитары), а он почти ничего не знает о ней. Кто она? Кто эта женщина, что привела его в комнату размером с медкабинет, где были едва ли не все ее пожитки: книги, дневники, паспорт, аккуратно свернутая карта, архивные пленки и мыло, захваченное из другого мира. Разве опрятное собрание этих вещиц передает ее суть? Вот так мы влюбляемся в призраков.
В первые дни своего пребывания в Демю Анна наблюдала за тремя ястребами, что в охоте за пропитанием низко носились над лугами, ныряя в туман. Она видела дроздов, нашедших приют на тополе, и сумах, поселившийся у стены дома. Однажды, проходя через луг, она увидела соседское белье, для просушки разложенное на траве, и пустую тачку, в которой, видимо, привезли мокрую поклажу. Как-то раз на кухне она задремала, и по руке ее шмыгнула зеленая ящерица. В старых манускриптах она прочла, что здешние трубадуры славились умением подражать птичьим трелям, чем, возможно, повлияли на миграцию пернатых. Мадам Кью поведала, что при первых заморозках ее муж укутает соломой и мешковиной водяной насос и такой же одежкой укроет стволы и нижние ветки миндаля на террасе.
Из таких деталей частично воссоздается фон писательской жизни. В Европе все имеет касательство к истории и литературе. Безансон прославился семинарией, в которой учился Жюльен Сорель из «Красного и черного». Строение из грубого камня до сих пор живо, его окутывают сумерки, густо пропитанные ароматом соседствующих лип. Есть городки и поселки, запечатленные на бальзаковских страницах. Ангулем. Сен-Ланж. Со. «Я родилась в Бальзаке — он стал моей колыбелью, моим лесом, моими путешествиями… все сочинил он», — писала Колетт, вспоминая юность. Позже она сама изобрела пейзаж Сен-Савер-ан-Пюиз. Здесь, в Гаскони, где родился вымышленный Д'Артаньян, жил и сгинул писатель Люсьен Сегура, сочинявший странные стихи и романы.
Анна отстраняется от оранжевой лилии, над которой, собирая пыльцу, реет пчела. Наверное, в какой-нибудь день 1561 года предки этой пчелы точно так же карабкались по стеблю цикория, здесь или возле той отдаленной церкви. Вон привратник на велосипеде, едет открывать храм. Здесь всегда какая-нибудь пчела слушала католическую музыку и наблюдала за прибытием служки. Прошлое переносится в настоящее через мелочи. Вот лилия согнулась под гнетом своего постоянства. Может быть, Ричард Львиное Сердце, направлявшийся к крестоносцам в Луберон, склонялся к тому же цветку и вдыхал тот же аромат.
Вскоре после их знакомства Анна понимает, что здесь Рафаэлю известна каждая травинка. Липовую аллею к кладбищу он знает с детства — тогда деревья казались ему великанами. Потом он приводит ее на опушку, где они встретились, и говорит:
— Здесь утонул старик-писатель. Давным-давно тут было озерцо.
Мальчишкой Рафаэль затемно выбирался из родительского фургона и залезал на его крышу, чтобы встретить утреннюю зарю, расстилавшуюся по лугам. Вечером после их первой близости он вылез из постели и, покинув крохотную комнату, скрылся в темноте, окутавшей поля. Через опушку, полнившуюся шорохом ее незримых обитателей, он, ориентируясь по шелесту деревьев, вышел точно к своему жилью.
Куда ты уходишь? — однажды спросила Анна. Домой?
Да.
Я бы пошла с тобой.
Койка узкая, не выспишься.
Поспим на воздухе.
Ладно, как-нибудь.
Ночь дарила бесформенность, в которой все имело смысл. Будто тьма владела скрытым музыкальным языком. Порой он даже не запаливал керосиновую лампу, висевшую в дверном проеме фургона. Брал гитару и, сойдя по трехступенчатой лесенке, усаживался на стул. На ум приходили слова Джанго Рейнхардта[29] «Я не тружусь, я возникаю…», и он представлял, как бесподобный музыкант величаво выскальзывает из тьмы, дабы бесследно затеряться в его мастерстве. Конечно, можно возникнуть наподобие короля восемнадцатого века, о прибытии которого возвещают костры на холмах и колокольный звон. Так возникали многие музыканты, но ему это не нужно. Он растворялся во тьме, стрекоте ночных букашек и плеске реки. Гитарный аккорд был всего лишь откликом. Он еще ничего не достиг. Встреча с Анной произошла в позднее лето его жизни, и он не знал, сумеет ли когда-нибудь вернуться на каторгу творчества и обрести состояние, нужное для сочинения даже простенькой песни. Пока же хватало того, что он растворялся во тьме. Или по памяти наигрывал чью-то старую мелодию, которую любила мать и насвистывал отец, когда брал его на прогулку; он всегда напевал или насвистывал одну и ту же песенку. Прежде Рафаэль ходил по деревням, собачился из-за оплаты, сочинял мелодии, воровал гармонию, обрубая руки-ноги старой песне и используя ее торс, но теперь он полюбил просто играть в одиночестве. Можно ли истратить жизнь на талант? А если талант не используешь, это предательство? «Я не тружусь, я возникаю…», и он представлял, как бесподобный музыкант величаво выскальзывает из тьмы, дабы бесследно затеряться в его мастерстве. Конечно, можно возникнуть наподобие короля восемнадцатого века, о прибытии которого возвещают костры на холмах и колокольный звон. Так возникали многие музыканты, но ему это не нужно. Он растворялся во тьме, стрекоте ночных букашек и плеске реки. Гитарный аккорд был всего лишь откликом. Он еще ничего не достиг. Встреча с Анной произошла в позднее лето его жизни, и он не знал, сумеет ли когда-нибудь вернуться на каторгу творчества и обрести состояние, нужное для сочинения даже простенькой песни. Пока же хватало того, что он растворялся во тьме. Или по памяти наигрывал чью-то старую мелодию, которую любила мать и насвистывал отец, когда брал его на прогулку; он всегда напевал или насвистывал одну и ту же песенку. Прежде Рафаэль ходил по деревням, собачился из-за оплаты, сочинял мелодии, воровал гармонию, обрубая руки-ноги старой песне и используя ее торс, но теперь он полюбил просто играть в одиночестве. Можно ли истратить жизнь на талант? А если талант не используешь, это предательство? «Я не тружусь, я возникаю…», и он представлял, как бесподобный музыкант величаво выскальзывает из тьмы, дабы бесследно затеряться в его мастерстве. Конечно, можно возникнуть наподобие короля восемнадцатого века, о прибытии которого возвещают костры на холмах и колокольный звон. Так возникали многие музыканты, но ему это не нужно. Он растворялся во тьме, стрекоте ночных букашек и плеске реки. Гитарный аккорд был всего лишь откликом. Он еще ничего не достиг. Встреча с Анной произошла в позднее лето его жизни, и он не знал, сумеет ли когда-нибудь вернуться на каторгу творчества и обрести состояние, нужное для сочинения даже простенькой песни. Пока же хватало того, что он растворялся во тьме. Или по памяти наигрывал чью-то старую мелодию, которую любила мать и насвистывал отец, когда брал его на прогулку; он всегда напевал или насвистывал одну и ту же песенку. Прежде Рафаэль ходил по деревням, собачился из-за оплаты, сочинял мелодии, воровал гармонию, обрубая руки-ноги старой песне и используя ее торс, но теперь он полюбил просто играть в одиночестве. Можно ли истратить жизнь на талант? А если талант не используешь, это предательство?
29