Мне было шестнадцать, когда с Купом в сердце я бежала от отца. Мои скитания среди чужаков продолжались еще десять лет; сама по себе, ни с кем не сближаясь, я медленно возводила уверенность в своем одиночестве. В ту первую поездку из просторной кабины рефрижератора я безотрывно пожирала все вокруг, дабы смыть то, что жило во мне. Радио наигрывало песню Бака Оуэнса «Вновь очарован тобой»,[63] я заглотнула и ее. В машину я забралась на стоянке сто первого шоссе; по счастью, водитель сперва направился в Мерсед (Милость), а затем по девяносто девятому шоссе двинул на юг. Такой маршрут разводил нас с отцом. В Динубе шофер заправился мексиканскими блюдами, потом были Катлер и Висалия. В сумерки мой загадочный новый друг взял курс на юго-запад, где, сказал он, можно заночевать. Взошла луна, рефрижератор миновал апельсиновые рощи, тюрьму и въехал в опустелый город Алленсуорт. Он обезлюдел больше сорока лет назад, сказал шофер. Кроме нас, там никого не было.
В темноте я разглядела контуры десятка-другого домов. На стоянке шофер выбрался наружу, предоставив мне кабину. Я вытянулась на потертом кожаном сиденье. Наступала последняя ночь моей юности. Сколько могла, я таращила глаза. Слушала ночных птиц. Потом прислушивалась к поездам, от которых всю ночь сотрясалась земля.
Утром я бродила среди прелестных пастельных домов в покинутом городе полковника Алленсуорта. Вместе с шофером мы поднимались на крыльцо каждого строения, прохаживались по верандам и читали таблички, извещавшие, что в 1912 году в этих домах располагались магазин, гостиница, школа, библиотека. Заглядывая в окна, мы видели древнее механическое пианино, портрет Линкольна. В поездках я всегда останавливаюсь в этом бывшем городке черных, сказал водитель. Потом мы вернулись к машине, припаркованной под деревьями, и выехали на шоссе. Было рано, нас окутывал туман, прозванный наземными облаками. В открытые окна лился птичий щебет, в белом мареве через дорогу шныряли красноплечие черные трупиалы.
Шофер говорил со мной по-английски, но я больше отмалчивалась, изредка отвечая на мамином испанском или своем неуверенном французском. Он видел, что меня донимает свежая рана, что я чем-то отравлена. Но все равно рассказывал о полковнике Алленсуорте и городке чернокожих, в котором с 1916 года не останавливались поезда. Наверное, он знал, что я все понимаю, потому что говорил открыто и временами ждал ответа. В какой-то момент этого последнего совместного утра он заговорил о том, что книги подают нам знак о вероятных событиях в жизни и процитировал изумительные, на его взгляд, строки. «Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой — должны показать последующие страницы».[64] В то время я не знала, откуда эти строки, и когда впоследствии на них наткнулась, то замерла и расплакалась, впервые в своей взрослой жизни.
В Бейкерсфилде шофер меня высадил, сунув мне в карман немного денег. По улицам затрапезного города я пошла навстречу своей жизни. За всю поездку шофер ни разу ко мне не прикоснулся. На стоянке я его поцеловала. Мой последний чистый поцелуй. Потом я долго никого не целовала. Сейчас мне кажется, что на юг меня привез мистер Алленсуорт.
Я мечтала, что когда-нибудь расскажу об этом Купу — в письме или по телефону. Но он, моя первая любовь, исчез, а я была слишком далеко, в другой жизни.
Споткнуться об имя
~~~
Альдо Ви понадобилось два дня, чтобы вычислить Купа по телефонному номеру, продиктованному Клэр.
— Шале на южном берегу озера, — сказал он. — Видимо, съемное жилье.
Клэр припарковалась у подножья холма. Пожалуй, «шале» — слишком громко сказано. Одолев половину крутого подъема, она окликнула Купа. Потом поднялась к дому и сквозь распахнутую дверь увидела его: привязанный к плетеному стулу, он лежал ничком. Куп — парень крепкий, но кто-то в кровь его измордовал. Он был в сознании и уставился на нее, когда она повернула его набок. Шея в темных кровоподтеках. Значит, прошло сколько-то времени.
Приехала «скорая». На все вопросы — кто это сделал? где сильнее болит? в глазах плывет? — Куп лишь мотал головой. Клэр сказала, что останется с ним. Повезло ему, кивнули врачи, пригляд-то нужен. «Скорая» отбыла; выполняя предписание, Клэр несколько раз его будила — проверяла, как он. Потом Куп сам очнулся, и она приготовила ему яйца всмятку. Он разговаривал, но тяжело задумывался над каждым вопросом. Вспомнилась его смущенная улыбка в ответ на реплику о бандитской походке. С тех пор прошло всего два дня.
63
64
Начальные строки романа Ч. Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим» (перевод А. Кривцовой и Е. Ланна).