Охрименко, обняв пузатый бочонок, наполнял кружки. Хозяин вышел куда-то и тотчас же вернулся с толстенной тетрадью в клеенчатом переплете. Андрей покосился на тетрадь, и ему стало совсем грустно — так, должно быть, чувствует себя глупый голубь, попавший в ловко расставленные силки. Он без всякого энтузиазма отпил глоток пива, судорожно вздохнул, безвольно приготовившись к ужасающе долгим и утомительным часам слушания Коновалова. Тот раскрыл тетрадь, сделал значительную паузу и, слегка прижмурившись, начал уныло-усыпляющим, немного шепелявым голосом:
Читал он со странными ударениями, тихо и певуче, как уж водится у сказителей. Лик сиял благолепием и мудростью.
Дубицкий не слушал. Он сокрушенно поглядывал на недопитую кружку, не переставая в мыслях проклинать себя за то, что пришел сюда.
Коновалов вдруг прервал чтение и сообщил:
— В редакции армейской газеты один фрукт предложил мне бросить эту рукопись в корзину…
«Похоже, умная голова у того фрукта», — подумал Андрей, а вслух спросил, пытаясь, видимо, скрыть свое полнейшее равнодушие к этому факту:
— Ну и что же?
— Так и сказал, прохвост: брось, говорит, в корзину… Нет, думаю, шалишь. Я брошу, а ты, подлец, подымешь. Пускай, говорю, уж лучше она у меня в портфеле полежит… Охрименко, ты помнишь фамилию того голубчика? Я тебе говорил…
— Шось не помню. Мабудь, Зильберов або Петров… похоже на те…
— Ну и похоже! — осерчал майор.
— А вы читайте, — нетерпеливо попросил Дубицкий, хорошо зная, что ему не миновать слушания былины до конца: так лучше уж не терять времени!
Коновалов вновь склонился над тетрадью. Андрей с ужасом заметил, что прочитано всего лишь десять страниц, а осталось не меньше семидесяти. Это открытие повергло его в еще большее уныние. Но деваться было некуда.
— Значит, родился наш пионер, — констатировал глубокомысленно Коновалов. — Теперь пойдем дальше…
«Бред собачий! — опять подумал Андрей, взглянув на углубившегося в чтение Коновалова почти с откровенной ненавистью. — Вот так и погибают хорошие люди. Ведь отличный же был командир!»
В комнате было тихо-тихо. Лишь журчал себе да журчал монотонный голос Коновалова. Охрименко, осушив незаметно третью кружку, замер в царственной неподвижности. В его хитроватых хохлацких глазах без труда можно было прочесть: «Схитнувся товарищ майор, та що зробишь! Не можу я казаты ему про те…»
На кровати, из-за подушки, появился огромный кот. Он круто выгнул спину, высунул длинный язык, зевнул. Дубицкий едва удержался, чтобы тоже не зевнуть. Потом он стал глядеть на кружку с пивом, где, моргнув, один за другим угасали пенные пузырики; пиво как бы подмигивало Андрею, издевалось над ним: «Что, брат, влип? Ну так слушай, а я вот выдыхаюсь и очень скоро сделаюсь совсем невкусным».
«Выдохнется, конечно», — горестно заключил Дубицкий, осторожно поднося кружку к своим губам.
Коновалов продолжал читать. От волнения его начали душить спазмы. Майор сильно закашлялся.
— А вы, товарищ майор, выпейте. Оно и пройдет, — посоветовал Андрей, незаметно пододвигая свою пустую кружку поближе к ординарцу. Охрименко не понял этого маневра и продолжал сидеть в прежней позе.
«Нет, надо удирать отсюда», — опять тяжко вздохнул Андрей, чувствуя, что терпению его приходит конец. Чтобы как-то принудить себя к слушанию сказителя, он начал внимательно следить за его толстыми, вытянутыми от великого усердия губами:
«„Во погончиках“? Эк хватил! — поморщился Андрей. — И долго я буду внимать этой чертовщине?! За какие же грехи мои тяжкие бог наказал меня? Завтра же Юрку Кузеса командирую сюда. Пускай и он усладит свою душу. Не одному ж мне нести сей крест». — Последняя мысль несколько развлекла Дубицкого, и теперь он слушал Коновалова даже с интересом, предвкушая, как будет мучиться Юра.
Вскоре хозяин умолк и вопрошающе посмотрел на Андрея. На раскрасневшейся физиономии новоявленного сказителя было определенно написано: «Ну как?» И чтобы не отвечать на этот коварный вопрос, Дубицкий поспешно поблагодарил: