К концу 1922 г. и в последующие 1923—1924 гг. жизнь стала налаживаться. Повсюду начались работы по восстановлению разрушенного народного хозяйства республики и, главное, города Москвы. Автоброневой отряд за это время полностью заново восстановил свое автохозяйство. Все было отремонтировано и заново восстановлено. Старым бойцам бронеотряда без дела жить стало скучно, так как мы бездельничать не привыкли. Наша страна нуждалась в специалистах по восстановлению народного хозяйства. В феврале 1923 г. Конопко прибыл из Алтайского края, зашел в отряд навестить своих сослуживцев, старых отрядовцев, рассказал нам, как он организовал сельхозкоммуну, а сейчас приехал в командировку получать автомашины для коммуны, по указанию тов. Орджоникидзе он получил пять автомашин, вот машины есть, а водителей нет, и в коммуне нет водительского состава и большая нужда – нет слесарей, кузнецов. Он приглашал Соколовского и мне несколько раз предлагал поехать с ним в Алтайский край работать в качестве начснаба во вновь организованную им коммуну. Многие ранее демобилизовавшиеся поехали с ним работать в коммуну. В то время в Москве была страшная безработица, биржа была переполнена безработными. В начале 1923 г. в отряде было более свободно с отпусками, поженившимся предоставлялись льготы и разрешалось проживание с женой в отряде или за пределами отряда у жены, по ее месту жительства, в пределах Москвы.
Игнатович, Лылин, Несмеянов, Катона, Соколовский поселились с женами на территории отряда, а Богданов, Урбан, Станкевич, Матусса, Алешин и другие перешли жить к своим женам и вскоре демобилизовались. Оставшиеся, на них глядя, стали писать рапорты на имя командира ОСНАЗа Кобелева, Аверьянову с просьбой об увольнении из отряда или демобилизовать по болезни. И так в течение 1922—1923 гг. в отряде началась постепенная демобилизация старшего возраста. Попов, Соболь, Пискунов, Дамбит, Каспорет и много других товарищей, которым давно срок демобилизации истек, старались поступить на учебу. Стало известно о том, что автоброневой отряд в скором времени переводится с Садово-Черногрязской на казарменное положение в Покровские казармы. Нам многим известна была казарменная жизнь. Да и кому же хочется уходить из такого прекрасного особняка опять в старые бывшие царские загрязненные казармы? К этому времени в отряде оставалось очень мало «старых добровольцев». Оставались Алексеев, Несмеянов, Кищук, Архипов, я – Волков, пом. командира по техчасти Соколовский, ряд других товарищей – основателей автобронеотряда, участников двух войн: Первой мировой и Гражданской.
В конце 1922 г. я познакомился с девушкой, которая проживала в доме по соседству с отрядом. В начале нашего знакомства в свободное время мы встречались по воскресеньям в нашем клубе на просмотрах кинокартин. Иногда и в другие свободные дни, которых так было мало. Она работала в управлении железнодорожного транспорта. Девушка понравилась мне своей скромностью, простотой, в то же время была строга, сурова во взглядах и разговорах, любила справедливость. Такие были у нее качества, за это я ее уважал и в то же время полюбил, как самого близкого друга и товарища, с которым как будто были знакомы много лет. Во время наших встреч мы всегда были рады друг другу. Встречи продолжались. Каждая встреча постепенно нас сближала, мы стали чаще встречаться. Как будто полюбили взаимно друг друга. Каждая наша встреча меня заставляла все больше задумываться о многом, если бы наша дружба осталась бы навсегда, это было бы совсем хорошо. Это было бы счастьем для меня. Но одного я не мог забыть: о пережитом, о тяжелых ранах, полученных в Первой мировой и Гражданской войнах, которые оставили мне неизлечимую рану, которая осталась на всю мою жизнь. Все же я старался избавиться от этого. При наших встречах старался быть жизнерадостным, веселым. Неоднократно я встречался с ее матерью, бывал в их квартире. Ее мать, рабочая-ткачиха шелкоткацкой фабрики, ныне фабрика «Красная Роза», – скромная, простая работница, с доброй душой, но со странным характером. Мне нравилась ее строгость. Она, как мать, замечала, что я ухаживаю за ее дочкой. Это было действительно так, я был не уверен в их согласии, видя мою неполноценность. Как только я об этом вспоминал, тут же сразу во мне появлялась мысль о моем недостатке и зачем я пришел, без приглашения. Темы разговоров были разные, но о женитьбе и не было разговора. Старался не затрагивать этого вопроса, так как для этого у нас не было повода. Жизнь и время создавали большие трудности для совместной жизни, а их было много, неопределенно они возникали на каждом шагу, но это не мешало нашей дружбе. Настал 1924 год. Я бы назвал его годом переломным в моей жизни. Я много думал, как дальше мне продолжать свою дальнейшую жизнь. Жить так, в отряде, нельзя. Впереди не было у меня никаких перспектив для повышения знаний. И, откровенно говоря, все окружающее, одно и то же, стало сильно надоедать. Я стал чувствовать себя угнетенным, стал много задумываться, искать новые пути к самостоятельной жизни с тем, чтобы стать в ряды полноценных товарищей и быть полезным человеком, приносить пользу новому обществу. Для этого нужны были знания. Во-первых, быть грамотным, а я имел трехлетнее, да и то незаконченное сельское образование; и этого было недостаточно. Я считал необходимым его восполнить, не теряя времени, поступить на общеобразовательные курсы и хотя бы получить неполное среднее образование. Без образования, считал, жить будет трудно. Шел 1924 год, после празднования 1 мая я окончательно решил заняться учебой, которая не выходила из моей головы. На свое здоровье я не обращал внимания, чувствовал, вроде все в порядке, и думал, все будет хорошо.