В 1990-м мы копировали ошибки, а не достижения наших в недавнем прошлом потенциальных противников (да и сегодня по многим вопросам наступаем на те же грабли). Правовой механизм эксперимента не имел ни одной детали с государственным клеймом. Да и деталей-то было раз, два и обчелся: приказ министра внутренних дел, разрешающий укомплектовать роту специального назначения добровольцами, и разработанное в Главном управлении командующего внутренними войсками Временное положение о прохождении военной службы по контракту, которое по причине своего ведомственного характера силы закона не имело.
Но ограничиться этим – все равно что бросить неумеющего плавать в водоворот, напомнив, чьих рук дело – спасение утопающих, ибо без державных указов, направляющих усилия различных министерств и ведомств на обеспечение эксперимента, контрактники обречены прозябать в роли бедных родственников. Логика, элементарный здравый смысл подсказывали и другое: перед тем как дать добро первой роте профи, надо было изрядно тряхнуть государственной мошной, предвидя большие расходы в условиях перехода к рынку. Но правительство не затратило на эксперимент ни копейки, источники финансирования роты были созданы за счет перераспределения ведомственных бюджетных средств.
Все сложности и проблемы создания нового подразделения легли на плечи дивизии, которая была просто не в силах их решить. В таких условиях эксперимент был заведомо обречен на бесславный провал. Даже фанаты спецназа не смогли его спасти. Через год в роте осталось чуть более десяти человек. Остальные, а это были в основном солдаты и сержанты, пришедшие в подразделение после полутора лет службы, расторгли контракт и уволились в запас. На мужской академии, о которой мечтали офицеры спецназа, пришлось поставить крест. Что ж, как говорится, не ошибается тот, кто ничего не делает. Хотя в том, что эксперимент с созданием роты профессионалов провалился, меньше всего повинны сами спецназовцы: они-то отнеслись к нему со всей ответственностью.
Но хоть неудачной оказалась попытка создать роту профессионалов, а бесследно приобретенный в ходе эксперимента опыт не прошел. Об этом свидетельствовали и результаты боевой работы.
СНОВА КАРАБАХ
В ноябре 90-го рота вылетела в Нагорный Карабах. Работать было сложно. Это обусловливалось тем, что «краповики» сменили там рижских омоновцев. Они, как известно, после прибалтийских событий действовали очень жестко. Хотя формально этот отряд милиции и входил в группировку МВД, он все же играл роль некой самостоятельной силы. Его сотрудники ни с кем не церемонились, выбивали информацию из задержанных на месте, не давая им опомниться. На задания выходили вооружившись, что называется, до зубов.
– От нас ждали таких же действий, – продолжает Луценко. – Но мы, воспитанные в духе строжайшего соблюдения законности, работать на манер рижского ОМОНа не могли. Показатели профессиональной роты внутренних войск на их фоне были несколько бледнее.
Поскольку задач перед нами стояло много, пришлось для их выполнения разделить подразделение на отдельные группы: двойки, тройки, пятерки. Я даже не всегда успевал отследить работу своих подчиненных. Ликвидация ретранслятора, засада в какой-то крепости, захват и уничтожение градобойных орудий, проверки паспортного режима, задержание преступников по имеющейся информации – это далеко не все, чем пришлось заниматься спецназовцам.
Приказы были разные, как и руководившие нашими действиями начальники. К примеру, полковник, преподаватель ташкентского училища, в словах и действиях которого явно читалось проазербайджанское настроение, однажды поставил перед нами задачу по ликвидации мардакертского (армянского) поста ГАИ. Ослушаться мы не могли, хотя прекрасно понимали, что не можем выступать на чьей-либо стороне. Заслуга офицеров и солдат роты состояла в том, что в таких случаях они поступали так, чтобы и волки, как говорится, были сыты, и овцы целы. Выполняя поставленную задачу, бойцы рисковали. Они шли на вооруженных милиционеров без единого выстрела, незаметно подобрались к посту, напали на него и уложили гаишников приемами рукопашного боя. Пострадали милиционеры сильно, но все остались живы. А братишки даже оказали им первую медпомощь. Повязали мы стражей порядка, а что дальше делать? В Мардакерт вести – самим потом оттуда не выйти, в Агдам – там их живьем местные азербайджанцы разорвут. Пришлось отвезти «пленников» в Степанакерт и оставить там возле больницы. От полковника я выслушал за это задание много грубых слов, но свое мнение отстоял.
Отличились спецназовцы в той командировке еще раз. После убийства коменданта Лачинского района рота в полном составе убыла на операцию по поиску и задержанию вероятных преступников, но по пути задача была изменена. Стало известно, что на трассе Шуша—Лачин сожжено небольшое село под названием Яциог, семеро его жителей расстреляны. Старики, составлявшие основную часть жителей села, были напуганы произошедшим. Под руководством начальника штаба группировки рота приступила к прочесыванию деревни и прилегающей местности. Когда дозоры поднялись в гору, они обнаружили группу вооруженных людей (примерно тридцать человек), движущихся по лачинскому шоссе на машинах. По горной тропе, наперерез отряду, спецназовцы спустились к трассе. И опять же в рукопашной схватке задержали и разоружили группу, которая оказалась бакинским ОМОНом. Тем самым элитным подразделением Азербайджана, бойцы которого получали уже тогда по десять тысяч рублей, очень высоко ценились своим правительством и, по существу, были главными исполнителями государственного переворота, совершенного в Баку. Свежий нагар на автоматах, теплые стволы, отсутствие блеска капсюлей в окошках магазинов свидетельствовали о том, что бесчинства в Яциоге – дело их рук.
Омоновцев мы пленили и повезли в Шушу, дабы сдать на милость властей. Население города встретило конвой дзержинцев недоброжелательно. Люди толпами вышли на улицу, по которой двигалась рота. Среди пикетчиков были вооруженные, агрессивно настроенные боевики. «Краповиков» взяли на прицел снайперы. Требовали отпустить омоновцев, сдать свое и захваченное оружие. Пока шли переговоры, в Шушу прибыли представители руководства Карабаха и комендатуры автономной области. Спецназовцам стали угрожать возбуждением уголовного дела.
В любом случае налетчиков от бакинского ОМОНа вместе с их оружием пришлось бы передать прокуратуре области, посему в этой части условия пикетчиков пришлось выполнить. В ответ на уступчивость они дали дзержинцам возможность уехать из города.
Омсдоновцы в Карабахе, да, впрочем, как и в других горячих точках, были словно меж двух огней. Просто в НКАО это особенно остро ощущалось.
Летом 1990 г. дивизия выполняла служебное задание на границе Армении и Азербайджана. В трех районах – Зангеланском, Кубатлинском и Лачинском – стояли заставы дзержинцев, охранявшие небольшие приграничные с армянским городом Кафан деревеньки. И пока известные публицисты и политики спорили, может ли у нас в стране начаться гражданская война, офицеры и солдаты дивизии на себе испытали и поняли, что война в Закавказье шла уже несколько лет. А поэтому заставы жили в постоянном ожидании боя.
Обстановка в районе хоть и была относительно спокойной, но атмосфера была наэлектризованной, казалось, достаточно искры, чтобы разгорелось пламя настоящей войны. И снова приходится констатировать тот факт, что, собственно, так оно с развалом союзного государства и произошло. Вывели оттуда войска, и вооруженное противостояние на долгие годы переросло в активные боевые действия.
Причем зараза эта распространилась и на Северный Кавказ уже постсоветской России. Работы у внутренних войск с обретением среднеазиатскими и закавказскими республиками суверенитета не убавилось. Да и у ОМСДОНа ее меньше не стало, даже несмотря на то, что в 1989 г. в составе войск правопорядка в результате реорганизации появились новые воинские части и соединения оперативного назначения. Командировочная жизнь продолжилась. Только все чаще командировки приобретали характер боевых заданий – сепаратизм и экстремизм на окраинах многонациональной России набирали обороты, грозя вот-вот перерасти в терроризм.