Дом присоветованного нам Бэггинса выглядел перспективно. Он был достаточно большим.
Поэтому мы постучали, причем Леголас — кувшином. Из-за двери опасливо спросили, не гномы ли мы. И мы хором заверили, что нет.
Тогда круглая зеленая дверь приоткрылась, и мы увидели один глаз.
— Эльфы! — воскликнул обладатель глаза. — Целых три!
И попытался захлопнуть дверь, но я успел вставить в щель ногу.
— Не найдется ли у тебя местечка для нас троих, добрый хоббит? — спросила Афадель, наклонившись пониже. — Наш друг Гэндальф…
Тут я взвыл, потому что хоббит чуть не сломал мне ногу дверью.
— Погоди, не такой уж он нам друг, — вмешался я. — Мы бы сами не прочь от него избавиться.
— Мы от него скрываемся, — с чувством момента заметил Леголас.
Под нашими утроенными усилиями дверь медленно подавалась, пока мы не ввалились внутрь. И быстро закрыли за собой дверь и подперли спинами чтобы гостеприимный хозяин не вздумал ее открыть в ближайшие двенадцать часов.
В качестве благодарности за радушный прием мы угостили хозяина остатками из кувшина, а я подарил ему жилет. Жилет был великоват, потому что делался на Наркисса, но я быстро подогнал его по фигуре.
Как бы то ни было, а ночлег мы отработали. Леголас даже помыл посуду, хотя хоббит очень просил этого не делать. Спать нас уложили на полу, зато у хоббита были очень уютные перины и одеяла, жаль только, короткие. Зато много. И мы уснули под барабанящий в окна дождь.
Я заметил, что даже Афадель не рассматривает нашего гостеприимного хозяина как добычу. А это о многом говорило. Но может, она найдет себе хоббита завтра? С этой мыслью я и уснул.
Проснувшись и плотно позавтракав, мы выразили желание поближе познакомиться с местными. Потому что, объяснил я, о Шире очень мало известно у нас в Лихолесье, и мы хотели этот пробел восполнить.
На бедного хоббита было жалко смотреть. Но вежливость не позволила ему вытолкать нас и прямо сказать, куда идти. Он лишь указал дорогу к ярмарочной площади и вежливо добавил, что чай ровно в пять. Я прихватил с собой жилетки, Леголас взвалил на плечо оставшийся кувшин, и мы пошли.
Афадель осматривалась по сторонам и шепнула мне, что молодые хоббиты очень ничего, но больно уж мелкие.
— Мал золотник, да дорог, — сказал я.
— Мал клоп, да вонюч, — добавил Леголас, вспомнив гостиницу.
На ярмарке были представлены товары местных производителей: мед, сало, сено, яблоки, отруби, леденцы на палочке.
— Ну и что из этого ты собиралась обменивать? — ехидно спросил я.
Аафдель явно расстроилась.
— Думаю, мы сможем обменять жилетку на шматок сала.
— Почему именно сала? — удивился Леголаса.
— Тетиву смазывать, — ответил я. — А что останется — съедим.
За полчаса мы обменяли две жилетки, одну — на трех петушков на палочке, вторую — на кожаные туфельки для Афадели. Афадель упорно знакомилась с местным населением, невзирая на сопротивление. Троих увели жены, двоих мамы. Мы им посочувствовали: у нас самих такие же.
— Ты бы хоть на корточки приседала, — посоветовал я, — а то они твоего декольте не видят.
Афадель вместо этого присела на скамеечку, согнав оттуда зазевавшегося хоббита. Так ее прелести были гораздо виднее. Но в целом было заметно, что мы не произвели фурора, будто они тут эльфов каждый день видят.
Леголас усиленно вертел головой, словно что-то почуяв.
— А не видали ли вы тут Следопыта? — спросил он первого попавшегося торговца отрубями.
— Бродягу, что ли? — спросил тот. — Вон у речки отдыхает.
И мы поперлись на речку. Освежиться, как выразился Леголас. Чутье его не обмануло: на зеленом бережку, подальше от коровьих лепешек, стоял шалашик, из которого поднимался синий дымок.
— Следопыт! — радостно закричал Леголас, и только чувство ответственности не дало ему отшвырнуть кувшин. Да, это оказался Следопыт, выглядевший в меру удивленным и обрадованным. Афадель мрачно посмотрела на сияющее лицо Леголаса и предложила мне пойти искупаться.
Я понял, что кувшин нам не достанется, и последовал за Афаделью, раздеваясь на ходу и отшвыривая остатки жилеток. На солнце они немного скукожилсиь.
Вода в речке была прекрасна, вокруг расстилался пасторальный пейзаж, романтично крякали утки, на плесе играла рыба, наверное, к дождю. Афадель мрачно плавала взад и вперед, ей явно не хватало умбарских пиратов. Я представил, как сюда вползает галера, отталкиваясь веслами от берегов, и мне стало весело. Я нырнул и вынырнул в камышах.
В камышах что-то шевелилось и играло мохнатыми пятками. "А вдруг бобер?" — подумал я, подобрался ближе и пощекотал пятку травинкой. Ожидаемого удара бобровым хвостом в лоб не последовало. Камыши зашевелились активнее, и у меня перед носом появилась хорошенькое личико в кудряшках, прикрытых кокетливым чепчиком в кружавчиках.
— Ты кто? — спросил я, чтобы завязать разговор.
— А ты не видишь? — сказала она и пошевелила мохнатыми пальчиками. — Я Пеларгония Брэндибак. Но друзья зовут меня просто Геранькой.
— А я Хвандир, — представился я. — В переводе на всеобщий — Грибной.
— Я люблю грибы, — и она посмотрела на меня с явным интересом.
— А что ты тут делаешь? — спросил я, начиная понимать Афадель.
— Купаюсь, — кокетливо ответила она.
Я подумал, что мог бы понять это и сам: на ней были только купальный чепчик и шерсть — мягкая, шелковистая, как у норки. Мне стало интересно, какова она на ощупь, и я вовремя вспомнил мудреное умбарское слово "футфетиш". И решил проверить, совпадает ли визуальное ощущение с тактильным, как говаривал король наш Трандуил. Геранька хихикала под моими чуткими эльфийскими пальцами, но не возражала. Судя по всему, грибы она действительно любила. Лишь бы мухоморы не попробовала.
— Это судьба, — сказала она. — Говорят, прадедушка Тук взял себе жену из эльфов.
Я мысленно присвистнул, представив Афадель в хоббичьей норе, и решил, что старый Тук любил фраппировать публику. А если можно хоббиту, почему нельзя мне? И увлекся.
Душу грело то, что таким успехом Афадель не пользовалась. Во всем виновата разница в росте, решил я: попробуй разгляди ее декольте, если ты ростом эльфу по пояс, как хоббиты!
После заката похолодало, и Геранька внезапно вспомнила, что у нее не доена корова. А я внезапно услышал какие-то звуки. Кажется, Афадель меня звала, но плеск реки, гогот гусей и отдаленное мычание недоеной коровы заглушали ее призывы.
— Кажется, мне пора. — сказал я. — Не люблю сцен расставаний.
— Мне тоже, — сказала она. — Заходи еще.
— Возьми на память, — спохватился я и вынул из уха серьгу. С рубинчиком.
Геранька визгнула, чмокнула меня в нос и живо ушуршала по камышам к своей корове.
Я же восстал из камышей — красивый и в тине — и нос к носу столкнулся с разъяренной Афаделью.
— Я думала, ты утонул, — сказала она с некоторым разочарованием.
— Не дождетесь, — злорадно ответил я. Афадель посмотрела на засос у меня на шее, на отсутствующую серьгу и пошлепала к шалашу. Я потер шею и потащился следом.
В шалаше тоже было все хорошо, одна Афадель сидела мрачнее тучи и кидала камушки в гусей.
Все молчали. Жужжали комары. Красиво заходило солнце, высыпали первые звезды.
— Кто бы мог подумать! — воскликнула наконец Афадель.
— Да! — поддержал ее Леголас.
— Безобразие! — согласился Следопыт.
— Что естественно, то не безобразно, — огрызнулся я любимыми словами Афадели.
— Да что ж это такое! — возмутилась она. — Сижу в компании двух взрослых эльфов и дунадана и хоть бы один протянул руку помощи!
— Да! — поддержал я. Но руку не протянул, я себе не враг.
Афадель плюнула в костер и спросила, что на ужин.
— Гусь, — ответил Следопыт. — Тебе ножку или крылышко?