– У вас есть скрепки? – спросила Леночка.
– Полная коробка, – ответил Громов.
Это означало: «Ты меня любишь?» – «Очень».
– Прогрессивка еще не скоро, – вздохнула кассирша. «Жду и скучаю».
– Будем ждать. – «Что поделаешь? Такова жизнь».
Громов положил трубку. Ему не полегчало. Внутри все дрожало. Он встал, вышел из кабинета, пересек приемную, коридор и очутился в туалете; проверил кабинки. Туалет был пуст.
И тогда главный инженер вжарил твист. Он танцевал в бешеном темпе, отбивая каблуками по кафелю, хлопая в ладоши, подпевая себе сквозь стиснутые зубы:
– Я от бабушки ушел и от дедушки ушел! Свободен! Богат! Знатен! Свободен! Богат! Знатен! Слова мои… музыка негритянская… Слова мои… музыка негритянская…
Потом Громов схватил стоявшую в углу швабру и нежно прижал ее к груди:
– На карнавале… вы мне шептали… Вы так прекрасны… Я без ума… Я на вас женюсь…
Ручка на двери дернулась и стала поворачиваться. Громов кинул швабру в угол, вбежал в кабинку и спустил воду. Потом он солидно вышел из кабинки.
– Здравствуйте, Евгений Семенович, – почтительно поздоровался сотрудник заводоуправления.
– Здрасть… – бросил главный инженер.
– Слышали пение? Неужели репетируют в рабочее время?
– Молодежь, наверно.
– Может, прогрессивка скоро? Вот и пляшут.
– Прогрессивка пока не ожидается.
Громов не спеша вышел из туалета. Напряжение немного спало, но все равно душа Евгения Семеновича пела и ликовала. Хотелось отмочить какой-нибудь номер. Например, ворваться в конструкторское бюро и взъерошить всем волосы или пройти на руках через приемную, где всегда полно народа, к себе в кабинет.
– Евгений Семенович! – Навстречу бежала секретарша. – Вас срочно междугородная!
«Неужели опять Москва? – мелькнула мысль у Громова. – Вдруг приказ отменен?» От одного этого предположения у главного инженера сразу вспотели руки. Противной для самого себя, семенящей походкой он подбежал к телефону.
– Алло…
– Товарищ Громов?
– Да…
– Вас вызывает Сочи!
– Сочи?.. Алло! – вдруг закричал Евгений Семенович, сообразив, кто его вызывает. – Меня нет! То есть его нет! Алло! Он вышел!
Но в трубке щелкнуло, загудело, и ласковый женский голос сказал:
– Здравствуй, милый!
Громов хотел бросить трубку, но сообразил, что это глупо.
– Привет… дорогая. Как ты отдыхаешь?
– Ты еще не выехал? Я думала, ты уже выехал.
– Мы же договаривались…
– Я прекрасно помню, милый, о чем мы договаривались. Но не будем ссориться. У меня есть для тебя великолепная новость, милый. Потолок у тебя высокий?
– Приличный, – пробормотал Громов. – Но при чем здесь потолок?
– Сейчас ты будешь прыгать до потолка! – Софья Анатольевна – это была она – помолчала. – Только что подписан приказ о твоем назначении!
– Ну и информация у тебя! – поразился Евгений Семенович.
– Ты уже знаешь?
– Да. Мне позвонили.
– Ну и как?
– Хорошо, что наш дом старый. С высокими потолками.
– Дня через два получите приказ. Готовься.
– Я Давно готов. Но теперь… ты понимаешь… я не смогу приехать к тебе…
Главный инженер с трудом выдавил эти слова, ожидая в ответ бурю ярости, но Софья Анатольевна прореагировала спокойно,
– Конечно. Я сама приеду к тебе,
– То есть… – не понял Громов.
– Слушай, милый, что я придумала. Я сажусь на поезд Москва – Сочи, номер вагона я тебе сообщу телеграммой. Ты тоже берешь билет на этот поезд, и мы вместе едем в Москву. Я хочу остаток отпуска провести в Москве. Вместе с тобой. Соседка по санаторию станет регулярно опускать письма. Как будто я в Сочи. Понимаешь?
– Бредовая идея! – быстро оказал Евгений Семенович. – Все нереально.
– Наоборот. Все гениально придумано!
– Во-первых, мы ни за что не попадем в одно купе…
– Я поменяюсь.
– В гостинице тебя не поселят.
– Положись в этом на меня.
– Соседка может подвести.
– Это моя подруга. Я ей все рассказала, и мы подружились.
– Если узнает… Он…
– Он… Никогда не узнает.
– И все равно это безумие.
Софья Анатольевна помолчала.
– Милый, – сказала она с угрозой и как-то официально. – У меня создается впечатление, что ты не хочешь больше иметь со мной дело. Но учти – на приятные приказы существуют не очень приятные контрприказы.
– Что ты хочешь этим оказать? – голос у Евгения Семеновича слегка дрогнул.
– Подумай сам, милый. Мне много труда стоило организовать этот приказ, но, если ты бросишь меня, я не пожалею еще большего труда, чтобы его отменили.
Наступило молчание. Партнеры по игре через несколько тысяч километров слышали дыхание друг друга.
«Теперь все будут говорить, что он организовал этот приказ, – подумал главный инженер. – О, люди, люди… Но у чертовой бабы и в самом деле хватит ума броситься отменять приказ… Из мести… Чтобы отомстить, такие, как эта, на все готовы. А у нее большие связи».
– Откуда ты взяла, что я не хочу иметь с тобой дело? – дал задний ход Громов.
– Я чувствую, милый. Наверно, у тебя кто-то есть.
– Глупость… Работа у меня отнимает все время. Я горю на работе.
– Не сомневаюсь. Но я не ревнива. Есть или нет – меня это не очень интересует. Главное, чтобы ты был моим. Ты ведь мой? (Некоторая угроза в голосе.)
– Твой, твой! – поспешил заверить главный инженер.
– Смотри же… До свидания, милый. Жди моей телеграммы.
– До свидания… Жду с нетерпением.
Громов положил трубку на рычаг и вытер вспотевший лоб. «Вот черт баба… Неужели всю жизнь нести крест? – подумал он. – И придется нести, ничего не поделаешь».
Остаток дня Евгений Семенович провел на территории завода. Он ходил по цехам, разговаривал с рабочими, вникал в просьбы, смеялся, шутил. Уже давно не видел завод своего начальника таким обаятельным и жизнерадостным. Против обыкновения Громов даже задержался и проверил, как заступила вторая смена.
Когда стемнело, Евгений Семенович взял на складе мешок, сел на велосипед и, не заезжая домой, отправился на свекловичное поле. Вечер был тихий, и Громов еще издали услышал громкие голоса в посадке. Он спешился и осторожно подкрался к дубу, откуда доносился разговор.
«Рыбаки, наверно, остановились закусить, – подумал он. – Или выпивохи. Удрали подальше от жен».
Однако, когда главный инженер осторожно раздвинул кусты и выглянул, картина, которую он увидел, поразила его в самое сердце. Хорошо освещенные лежащим на земле фонариком разговаривали двое. Один, маленький, лысый, имел удрученный вид и явно был в чем-то не согласен со своим собеседником. Другой, широкий в плечах, с длинными усами и острым беспокойным взглядом явно нервничал, убеждая лысого. Он тревожными движениями вертел в руках длинный нож, который поблескивал под лучами фонарика короткими, пронзительными вспышками.
Но не это поразило Евгения Семеновича. Поразил Громова целлофановый мешок, лежащий чуть поодаль от разговаривающих. Целлофановый мешок был полон денег. Это был его, Громова, мешок и его деньги. Рядом валялся пустой спортивный рюкзак, видно, приготовленный для денег.
«Ленка продала, – сразу догадался Евгений Семенович. – Ее дружки».
Решение пришло мгновенно. Во время острых ситуаций главный инженер всегда испытывал сладкое, захватывающее дух и колющее сердце волнение, которое предсказывало единственно правильное, неожиданное Решение. Громов бросал на помощь волнению весь свой мозг, всю кровь, все нервные клетки, и Решение пронизывало голову, как вспышка молнии. Он знал за собой это удивительное качество и всегда им пользовался в затруднительных случаях.