– Вы счастливый человек, если придерживаетесь этой формулы… Саша.
– Перемените формулу, Женя, и все станет просто. Стоит лишь переменить формулу. Это же так легко.
– Моя формула очень тяжелая, Саша. Асфальтовый каток.
– Выбросьте асфальтовый каток в мусорное ведро.
– Оно разлетится вдребезги.
– Пусть. Я вам отдам свою формулу. Она очень легкая. Она – бумажный змей в голубом небе.
– Красиво… Белый змей на голубом фоне. Но непрочно. Пойдет дождь, змей намокнет и упадет на землю. Каток и переедет его. Ему не страшен ни дождь, ни змей.
– Вы жестокий…
– Иначе переедут тебя… Как змея. Вот так, Саша…
На кухне, помогая Софье Анатольевне резать сыр, Евгений Семенович неожиданно для себя крепко обнял жену своего начальника и поцеловал ее в губы. Софья Анатольевна ответила на поцелуй…
Потом начались безумные, непривычные для Громова вещи. Софья Анатольевна полюбила сразу и страстно. Она неожиданно заявлялась к нему ночью, звонила на работу, назначала свидания в самых людных местах. Жена начальника главка словно бы потеряла рассудок. Она никого не боялась и никого не стеснялась.
Встревоженный такой необузданной любовью осторожный Евгений Семенович был в тихом ужасе. Он уже раскаялся, что поддался минутной слабости и вызвал к действию такой мощный вулкан.
– Будь осторожна, – твердил он своей любовнице. – Разразится страшный скандал, если кто узнает.
– Ну и пусть узнает! Я ничего не боюсь! – восклицала Софья Анатольевна. – Я отдала обществу все, что имела: молодость, руки, сердце, ум, я воспитала двоих детей! Могу я теперь пожить для себя? Я люблю тебя и не хочу набрасывать на свое чувство узду.
– Если узнает муж…
– Ну и что? Я уйду от него, вот и все. Уйду к тебе.
– Но…
– Я не свяжу твою свободу, не бойся. Я не собираюсь за тебя замуж. Если захочешь жениться… Но ты не захочешь жениться… Я буду любить тебя так…
– Это потом… А сейчас… Если будет скандал, – бормотал Евгений Семенович. – Мое положение…
– Да брось ты свое положение! Ты везде найдешь себе работу. Устройся простым инженером. У меня есть деньги…
– Простым инженером? – холодел Громов. – Начать все сначала?
– Как ты держишься за должность! – возмущалась Софья Анатольевна. – Годы уходят, Женя! Тело дряхлеет, чувства стареют. Потом станет поздно. Не помогут никакие должности!
Громов пытался уклониться от встреч, но это было еще хуже. Софья Анатольевна начинала преследовать его, караулила у дверей, являлась на работу, мучила телефон, даже посылала телеграммы. И Евгений Семенович сдавался.
«Ничего, – думал он. – Со временем успокоится. Надоест. Все на свете надоедает. Может, в кого другого влюбится…»
Но Софья Анатольевна больше ни в кого не влюблялась, и в конце концов произошло то, что и должно было произойти: поползли слухи. На работе приятели подмигивали Евгению Семеновичу. Громов делал вид, что не понимает этих подмигиваний, но в душе у него все холодело при виде ухмыляющихся физиономий сослуживцев. Он удвоил осторожность во время свиданий, старался почаще ездить в командировки; при виде подходившей к главку Софьи Анатольевны – ему из окна был виден подъезд – даже малодушно прятался в туалет, но теперь все меры были уже бесполезны: подобного рода слухи не нуждаются в проверке или подтверждении. Однажды возникнув, они расходятся все шире, шире, как круги по тихому пруду.
– Брось меня, Саша, – умолял Евгений Семенович свою любовницу. – Ну чего тебе стоит? Возьми себе кого-нибудь другого, помоложе. У нас в главке столько красивых мужчин.
– Хочу тебя, – коротко отвечала Софья Анатольевна. – Сердцу не прикажешь.
Громова немного утешала проверенная многими поколениями истина, что обманутые мужья все узнают в последнюю очередь, а то и вовсе ничего не узнают. Но это было сомнительное утешение, и Евгений Семенович, входя каждое утро в кабинет Шефа с докладом, в первые мгновения не мог поднять на него глаза. Ему казалось, что Шеф выскочит из-за стола, схватит его за шиворот и рявкнет: «Попался, мерзавец! Кот блудливый!»
Но Шеф каждое утро приветливо улыбался своему любимчику и вместо страшных слов неизменно произносил словно в насмешку: «Как спалось, Евгений Семенович?» – «Хорошо», – бормотал Громов и спешил приступить к докладу.
Неизвестно, написал ли кто Шефу анонимку или это была простая случайность, но вскоре Громов попался. Попался он грубо, примитивно, как в классическом анекдоте.
Шеф уехал в заграничную командировку, и Софья Анатольевна пригласила Евгения Семеновича к себе домой. Громов никогда бы не решился на подобную авантюру, но тут дело было абсолютно надежное: вернуться раньше времени Шеф не мог, ибо какой же это дурак возвращается раньше времени из-за границы? Не поехать, а спрятаться на вокзале, чтобы потом неожиданно нагрянуть, тоже было глупо. Так получалось, что между Громовым и Шефом пролегла государственная граница с бдительными часовыми, с винтовками и собаками. Мысль о вооруженных часовых и собаках несколько подбадривала Евгения Семеновича, когда он осторожно пробирался по лестнице к квартире своего начальника. Софья Анатольевна успокоила: она видела даты на билете – 18 и 28. Десять дней можно ничего не опасаться. Но Громов все-таки сам закрыл дверь изнутри на ключ и набросил цепочку, словно что-то предчувствовал.
Дальше события развивались строго по вышеупомянутому классическому анекдоту.
В двенадцать часов ночи в дверь позвонили.
– Наверное, телеграмма, – сказала Софья Анатольевна. – Соскучился уже. – Она набросила халат и пошла открывать.
Между тем Громов вскочил с кровати и стал лихорадочно одеваться – звонок показался ему очень зловещим.
– Кто? – спросила Софья Анатольевна, выйдя в прихожую.
– Я, – раздалось глухо из-за двери.
– Боже мой… – прошептала Софья Анатольевна, вбегая в комнату. – Муж… Как он мог…
Евгения Семеновича парализовало. Сердце его остановилось.
Софья Анатольевна оказалась более мужественной.
– Лезь под кровать, – приказала она Громову.
За века техника укрытия любовников не изменилась.
Евгений Семенович быстро, по-собачьи, нырнул под кровать, ударившись о ящик. «Ящики какие-то под кроватью, дураки, держат», – мелькнула глупая мысль.
– Что случилось, Мишенька? – спокойно спросила Софья Анатольевна мужа, открыв дверь.
Шеф ничего не ответил. Громов слышал, как он торопливо прошелся по всем комнатам, хлопнул дверьми туалета и ванной, потом заскрипели дверцы платяного шкафа.
– В чем дело, Мишенька? – повторила Софья Анатольевна вопрос. – Ты что ищешь?
– Это чьи носки? – глухо спросил Шеф.
– Какие носки?
– Вон те. В кресле лежат.
– Эти? – Голос жены дрогнул.
– Да. Эти.
– Мишенька, это же твои носки.
– У меня нет полосатых.
– Я… Я их купила тебе. Сегодня…
– Да? – Пауза. Движение. – А почему они по?том разят?
– Потом?… Гм… В самом деле… Это, наверное, продавщица ошиблась.
– Продавщица?
– Ну да… Дала поносить мужу, а потом положила в коробку. Они так делают. Вот, например, у меня однажды было с сумочкой…
– Так… – сказал Шеф и подошел к кровати. Громов рядом увидел его полуботинки. Один полуботинок был совсем грязный. Очевидно, Шеф торопился и не разбирал дороги… Евгений Семенович даже не ощущал ударов своего сердца. Глаза его остекленели, язык распух и прилип к гортани, дыхание остановилось. Громов был мертв. Он впервые по-настоящему понял, что такое смерть.
– Так, – сказал Шеф и, похоже, стал наклоняться. Больше нервы Евгения Семеновича выдержать не смогли. С тонким поросячьим визгом – этот визг потом будет вспоминаться противнее всего – Громов выскочил из-под кровати и, оттолкнув Шефа, кинулся к двери. По дороге он зацепился за что-то и почти пополам разорвал рубашку.
Под ноги попался ботинок, Евгений Семенович споткнулся, полетел вперед, ударился головой о выходную дверь. На миг потерял сознание. Кстати упавшая с вешалки щетка угодила ему в лоб и вовремя вернула сознание назад.