Старый Семён, который прежде за жалование помогал по хозяйству, а теперь просто жил в усадьбе (А куда ему было деваться? Ни семьи, ни своего дома) и выполнял мелкие поручения, побледнел от волнения. Вся краска сошла с его лица, и оно стало таким же белым, как и торчавшие в разные стороны клочки волос. Эдуард мягко отстранил сестру и махнул рукой, как бы давая понять: всё хорошо. Хорошо. «Хороним Михаила. Хороним». Нет больше его друга. Лучшего друга, преданного товарища. Вместо сердца осталась кровавая воронка. Все чувства, кроме боли, притупились, и голос сестры слышался как бы издалека, точно Эдуард тонул, а Тата осталась на поверхности. Не помня себя и не обращая ни на кого внимания, он добрался до кресла, рухнул на подушки и хотел только одного: закрыть голову руками, отгородиться от всего, спрятаться. Слишком яркий свет. Какие громкие звуки! Тата старалась выпроводить любопытных детишек, они галдели и забрасывали её вопросами. Слишком громко! А Мишка больше не будет шутить и болтать без умолку. Мишка замолчал навсегда. Немыслимо! Эдуард зажмурился и сжал пальцами виски, нужно было хоть чем-то занять руки.
– Что же вы пугаете старика, Татьяна Андреевна!? Он весь не трясётся вовсе, просто бледный. И зачем его лишний раз лекарствами-то почивать? Больше вреда от них, чем пользы, – заметил Семён. Он положил руку на лоб Эдуарда, удостоверился, что температуры нет, и немного расслабился.
– Бледный он, как мертвец! По-твоему, это хорошо? – рассердилась Тата, она легко выходила из себя, если кто-то отказывался играть по её правилам. – Ты погляди лучше сюда! – она размахивала перед носом Семёна размокшей бумагой, тот щурился и силился разобрать хоть что-нибудь. – Случилось несчастье! Говорю тебе: принеси лекарство! Доктор сказал, Эдуарду нельзя волноваться! Живо принеси лекарство! Только ты знаешь, где брат его прячет!
Вот ведь трещотка выросла! С виду нежная и хрупкая, точно роза, а шипы длинные и острые. Эдуард Андреевич поморщился.
– Уймись, Тата! – попросил молодой человек, и сестра, наконец, умолкла. – Со мной всё в порядке. Ты же видишь, скверные новости, очень скверные….
– Как же так, барин? – Семён звал его так по привычке, и Эдуард не видел смысла постоянно поправлять старика. – Ваш друг молодой был, здоровый. Отчего же…, простите, барин, вижу, плохо вам, а сам лезу с вопросами...
Эдуард не сердился, старый Семён относился к нему, как к сыну, маленького носил на закорках, в деревню водил, на коня подсаживал. С Семёном Эдуард учился водить автомобиль. Семён вместе с отцом и сестрой встречал его на станции «Курск» в декабре 1918 года, встречал с фронта. Мороз тогда стоял лютый, а Эдуард вышел из вагона в шинели нараспашку, на груди – георгиевские кресты, в волосах – снег, который никогда не растает, да бездна в глазах, холодная, пугающая. Старики так и застыли, слёзы замерзли на их щеках, а Тата, раскрасневшаяся, улыбающаяся, бросилась к нему с криком «братушка», повисла на шее и принялась болтать ногами в воздухе. И тогда он оттаял, понял, что вернулся домой, осознал, что самое страшное позади. И впереди только свет, счастливое будущее.
Сестра обняла Эдуарда за плечи, прижалась щекой к его щеке, и воспоминания отпустили его на волю. Волосы Татьяны, а она, повинуясь новой моде, стриглась коротко, щекотали шею молодого человека.
– Мы справимся с этим вместе, брат. Ты ведь не один, у тебя осталась я, и Семён поможет. Правда, Семён? – старик энергично закивал. – Вот видишь! Жаль твоего друга! Как жаль! Я соберу тебя в дорогу, Эдуард. Передай вдове, что мы поможем, чем сможем. Пусть приезжает в любое время. Мы позаботимся о ней и о ребенке. Места у нас всем хватит.
Эдуард прижался щекой к мягкой, пахнущей сиренью ладони сестры, на минуту зажмурился и, наконец, взял себя в руки.
– Спасибо, Тата! Ты поможешь ей, Семён Семёнович? А мне нужно встретиться с главным архитектором. Работа должна продолжаться и без меня. Сроки поджимают. Ну мне пора, сестра, – он решительно поднялся на ноги и расправил плечи. – Нужно уладить все дела, вечером я должен быть в Курске.
На скорбь времени не осталось. Эдуарда поджидал мрачный и дождливый Петроград.