Гуннар позвонил Нори, чтобы спросить, насколько крепко ей влетело, а заодно рассказать, что Эрик действительно планирует посещать каждую северную сессию.
— Прости, что втянула тебя в это, Жень, — повинилась девушка.
— Да перестань, я ни разу не против начистить Бену лицо. Давненько мы не веселились, — только и ответил он. — Кстати, Эрик велел тебе извиниться перед Хелл.
— Эрик может катиться ко всем чертям.
— Брось, Нори. Даже из извинений можно устроить развлекуху. Я в тебя верю, детка, — хохотнул Женька прежде, чем повесить трубку.
Его слова завели Нори. Она даже перестала загоняться из-за Эрика и увлеклась коварными планами в виде извинений. По дороге на Север девушка и вовсе расслабилась, болтая с Гуном, который пришел в восторг от ее придумок. Они вообще очень много общались после отъезда Артура. Женька стал ей если не другом, то очень близким приятелем. Он тоже был, мягко говоря, не в восторге от мира с Москвой, поступка Хелл и политики толерантности Эрика. Но будучи хоть и временным, но командиром, ему приходилось сдерживать свою злость. Однако Ястребы, словно чувствуя это, не особенно принимали командование Гуннара. Большая часть клана стояла на том, что Кеннет перешел черту, и не раз, а Командир не может себе этого позволить. Поэтому Гун
изображал солидарность с большинством, но в тесной компании не стеснялся провокационных высказываний.
Для Нори его непримиримые взгляды были глотком воды в пустыне. Она тянулась к Гуну, прислушивалась, полагая, что он сможет вернуть клану былое величие. Величием в ее памяти значились постоянные драки и ссоры, которые затевал Кеннет на пирах, спарринги, после которых многие новички больше не возвращались на Север, и битвы клан на клан, где частенько игнорировались правила и кровь раскрашивала алым поле боя.
Нори пришла на Север, когда он был таким. Она полюбила его, и сейчас ей казалось, что бои стали похожи на глупые ролевые реконструкции, из которых она сбежала вместе с братом. Кажется, сто лет назад.
Грея в руках стакан пива, Нори предвкушала свои извинения. Хелл танцевала под песни Стейны, как всегда, безумно раздражая. И в этот раз Нори была рада своей злости, она упивалась этим чувством, подогревая его алкоголем, который кроме всего прочего еще и придавал ей смелости.
Когда Хельга закончила танцевать, и Стейна уступила символическую сцену питерской команде, Нори допивала второй стакан. Она коварно выжидала, пританцовывая под агрессивные аккорды неофолка.
— Смотри, Бен отошел от нее — пора, — проговорил ей в ухо не пойми откуда взявшийся Гуннар.
Он заменил ее пустой стакан на полный.
— Ага, — кивнула Нори и двинулась к столу, у которого Хельга наливала себе вина.
— Нори, — буркнула Хелл, почти не удостоив ее взглядом.
— Привет, — наиграно бодро улыбнулась ей девушка.
— Ты что-то хотела? Еще разок врезать мне, нет?
— Я хотела извиниться…
— Да ты что, — фыркнула Хелл. — Можешь оставить свое лживое раскаяние при себе, детка.
— Не могу, оно прям рвется наружу. Прости меня, пожалуйста, — Нори споткнулась на ровном месте, выплескивая на куртку бывшей подруги Кена добрую половину пива из стакана. — Ох, какая неприятность, прости ради бога, — она снова споткнулась, выливая на Валькирию остатки. — Ах, какая же я неуклюжая. Прости, прости, прости.
Нори хихикала, дерзко глядя прямо в глаза Хелл. Она ждала, удара, почти физически нуждалась в нем. Но Хельга лишь сверлила ее взглядом, сжимая кулаки, пока хмельная влага стекала по ее кожаной куртке. Она взяла со стола салфетку, вытерлась, а потом снова взглянула на Нори. И в ее взгляде не было ни ненависти, ни злобы, скорее… понимание.
— Очень мило, Нори, — заговорила Хелл, снисходительно улыбаясь. — Я принимаю твои извинения. Если тебе доставляют удовольствие эти шалости, то кайфуй. Я знаю, каково это, когда никто тебя не понимает, когда тот, кого ты любишь больше жизни, далеко и знать тебя не желает. У меня в свое время не было объекта для вымещения злости, поэтому мне даже немного завидно. Только вот вряд ли тебе полегчает, если ты выльешь на меня ведро пива или даже разобьешь мне лицо в кровь…
Нори почувствовала, как в горле встал горький ком, а глаза наполнились слезами. Она открыла рот, чтобы посоветовать Хелл подавиться жалостью и пониманием, но не успела. На ее шею легла сильная мужская ладонь, сдавливая, почти до боли.