Выбрать главу

Савицкий не собирался рассказывать Нори. Ни-ко-гда. Не в тех отношениях они были. Секс — да, это было хорошо. И даже любовь, которую взрастила в его сердце юная помощница, не могла помочь ему преодолеть страх. Он прекрасно понимал, что Нори любит Артура. Что сам он намного ее старше. Что они из разных слоев общества. Их роман казался Эрику легкой интрижкой. Он прекрасно понимал, что все это временно. Пока… Пока голос Нори не прорвался в его разум сквозь темную ярость и непреодолимою жажду крови, смерти. Именно тогда до Предводителя Ястребов начало доходить, что эта дерзкая девчонка предназначена ему. А он — ей.

Было безумно тяжело не прикасаться к ней после боя с Гуном. Было невыносимо думать, что этот говнюк касался ее насильно. Было чертовски сложно просить Хелл увести Нори на день из Питерского лагеря. Но необходимо. Эрик не только готовился к бою, но и пытался по ходу разобраться в собственных чувствах и мыслях. И когда Нори на всю лекарскую палатку кричала о своей любви, когда она хитростью и уговорами лично увезла его в госпиталь, когда она поселилась в его доме без спроса, Эрик понял, что обязан быть честным перед ней. Нори не отказывалась от своих чувств к Артуру. Она не боялась просить прощения за свои ошибки. Она признавала их, оставаясь рядом с Эриком.

А Эрик… Он ждал. Сам не знал чего, но тянул. И лишь когда у девушки сдали нервы, он смог признаться. В своей любви к ней и в том, с чего все началось. Конечно, Савицкий понимал, что Нори не обрадуется, но… Но все равно не был готов к отчаянию, плескавшемуся в ее огромных безумных глазах, пока Нори осознавала сказанное им.

И, разумеется, Эрик понимал, что она не захочет видеть его в ближайшие лет сто. Однако спустя полчаса в у него голове родилась более менее здравая мысль, и Савицкий начал названивать Нори. Разумеется, она не брала трубку. Измучив за два часа свой телефон и нервы, Эрик понял, что не может оставаться дома. Он знал, что к матери Нори не поедет. Да и к подружкам тоже. Савицкий очень надеялся, что она не станет бродить по улицам, а догадается хотя бы зайти в кофейню. Посчитав, что просто обязан пойти поискать ее, Эрик переоделся и взял ключи от машины. Он подумал, что стоило предложить Нори Мерседес, но и водить ей в таком состоянии было не лучшей идеей.

Сунув ноги в туфли и схватив из шкафа пальто, Эрик дернул на себя входную дверь и… замер. Нори сидела на полу между лифтом и лестницей. Она подтянула колени к груди и шмыгала носом, вытирая слезы. Савицкий бросился к ней, но не решился дотронуться, помня, что она запретила ему прикасаться. Он опустился рядом на колени, позвал:

— Нори, родная… Ты здесь.

Девушка повернула голову, взглянула на него как-то очень странно. В ее глазах была и боль, и отчаяние, но за слезами Эрик разглядел тепло, и надежду, и даже… любовь.

— Девочка моя маленькая, — прошептал Эрик, неуверенно протягивая руку, чтобы стереть с ее лица соленую влагу.

Нори прильнула к его ладони, зажмурилась и разрыдалась. Эрик тут же сгреб ее в охапку, поднимая на руки, крепко прижимая к себе. Девушка хоть и плакала, но не сопротивлялась, и Савицкий облегченно выдохнул. Он занес ее в дом, сел вместе с Нори на диван, продолжая обнимать ее, прижимать к себе.

— Прости меня, кроха. Прости, — бормотал Эрик ей в волосы.

Нори зарыдала пуще прежнего, и он почел за лучшее заткнуться. Ему казалось, что девушка плакала целую вечность. Майка Эрика насквозь пропиталась слезами и соплями, но он даже не рыпался за салфетками, не желая отпускать любимую ни на секунду.

Постепенно Нори успокаивалась. Она больше не плакала, лишь тихо всхлипывала, и Эрик решился заговорить снова.

— Я чуть с ума не сошел, Цветочек. Как представлю, что ты бродишь одна вечером по городу — крыша съезжает. Пожалуйста, не убегай больше, кроха.

— Ладно, — шмыгнула носом девушка.

Эрик немного отстранился, чтобы взглянуть на нее.

— Давно ты там сидела? — спросил он, убирая с лица девушки мокрые волосы.

— Давно, — кивнула Нори. — Я прошла два квартала, а потом… потом подумала, ну куда я пойду? Куда от тебя денусь?

— Ох, милая, — выдохнул Савицкий, снова прижимая ее голову к своей груди.

Он набрал воздуху в легкие и заговорил вновь:

— Детка, я знаю, тебе нужно время… пространство. И не обязательно возвращаться к маме. Это моя вина, и я должен уйти. Поживи здесь, а я прямо сейчас поеду в поместье.

Эрик пересадил Нори со своих колен на диван и стал подниматься, но она вцепилась в него мертвой хваткой.

— Нет, не надо. Эрик, это твой дом. И с пригорода сто лет добираться по пробкам в будни.

— У Артура тогда поживу, — рассуждал вслух Савицкий. — У меня есть ключи от его квартиры, она все равно пустует.

— Не наааадоооо, — снова захныкала Нори, цепляясь за него. — Я не… не хочу. Ты… ты нужен мне, пожалуйста.

— Нужен? Нори, ты же видеть меня не могла.

— Я… Мне… Это непросто, Эрик, но…

— О, да, Нори. Это все, как угодно, но уж точно не просто. Я не хочу напрягать тебя, детка. Можешь взять отпуск и жить здесь. Или езжай отдохнуть…

— О боже, Эрик, я не хочу отдыхать. Мне просто нужно все осознать, понять… И нам нужно поговорить об этом. Мне это нужно… очень.

Савицкий не мог поверить, что она так просто сможет снова впустить его в свою жизнь, но в словах Нори было что-то, что заставило его понадеяться. Девушка приняла эту паузу, как возможность снова заговорить.

— Послушай меня сейчас, не перебивая, ладно? — попросила она.

Эрик кивнул.

— Та ночь была лучшей в моей жизни, Эрик. Все эти годы я так любила Артура, так надеялась, что он однажды захочет повторить… вот так. Я все время вспоминала, как он говорил со мной, как прикасался ко мне, как двигался. И в моих воспоминаниях и… хм… фантазиях, это всегда был Кен, понимаешь?

Савицкий сглотнул, снова кивая.

— Я не понимала, как он может так со мной обращаться, если мы вместе пережили настолько потрясающий секс. А теперь оказывается, что все было логично до омерзения. Ведь это был ты, а не он. Это о тебе я все время мечтала, и тебя искала в Артуре. Вы похожи, Эрик. Внешне, но не в постели.

Нори подавилась воздухом, но нашла силы продолжить.

— Если бы ты знал, как мне было плохо, когда я назвала тебя Артуром в ту ночь в палатке. Я казнила себя, даже не понимая, что это все твоя чертова вина. Ты виноват, что я вас перепутала. Вся эта гребаная путаница — только твоя вина, — голос Нори срывался на крик, и она снова была на грани истерики.

Эрик закрыл лицо руками, каясь, признавая:

— Я знаю, Нори. Господи, мне так жаль, милая. Но что я мог?

— Почему ты не сказал мне? Почему ты ушел? Почему не остался? Тогда не было бы этого ужасного утра. Не было бы этого дерьмового секса с Кеном. Не было бы этой унизительной сцены с Ольгой. Почему, Эрик?

— Как я мог остаться, Нори? Ты бы перепугалась до смерти. Вспомни, ты же в мою сторону взглянуть боялась. Тебе было семнадцать, детка.

— Даже не знаю, что лучше: перепугаться до смерти или остаться в кровати, куда должен был вернуться твой пьяный племянник.

— Ладно, — Эрик решил быть честным до конца. — Это я перепугался, Цветочек. Я защитил тебя от приставаний Гуна, а сам не сдержался, едва коснулся тебя. Я трахнул несовершеннолетнюю девчонку, за которую нес личную ответственность. Не смотри так, Нори. Неужели ты думала, что без моего особого разрешения тебя бы оставили на Севере?

— Но…

— Это началось с первого дня, Эланор. Едва я увидел тебя, то захотел. И я был рад, что Саша все понял сам и уехал, но ты… Ты наша, Нори. Ты — дивный цветок моего дикого Севера. А я… Черт, я забыл обо всем, увидев тебя, прикоснувшись к тебе. Даже про презервативы не вспомнил. А потом еще оказалось, что ты приняла меня за Артура. Я психанул, Нори. А если бы ты забеременела?