Свернув мятое летнее платье, Ханна положила его на записную книжку. Подруга пробыла у меня меньше часа, но гостиная уже принадлежала ей. Стопки одежды были аккуратно выложены, флаконы с шампунем, кондиционером и увлажнителем выставлены в ряд, сумки в углу наполовину спрятаны под стол с откидной столешницей, захламленной неоплаченными счетами и наспех сделанными эскизами. Сумки явно пытались стать незаметными. У них было намерение сделаться невидимыми, словно их не существовало на белом свете, но нельзя же не заметить чужие вещи в квартире площадью четыреста квадратных футов — один раз обвести взглядом, и вся обстановка как на ладони.
— Ладно, спокойной ночи, — сказала я. Мне вдруг ужасно захотелось погрузиться в мирное безразличие сна. Подшивка малосимпатичных событий продолжала пополняться: безнадежные планы Ханны, папа, Кэрол, адские инопланетные кошечки и неопределенность моего собственного будущего. — Постараюсь не разбудить тебя утром. Стены здесь очень тонкие. Будильник я ставлю на полвосьмого, а в душ обычно иду часов в восемь. Ханна вытаращила глаза: — Последнее, о чем ты должна заботиться, — мой утренний сон. Я незваный гость и заслуживаю пренебрежения. Да и не можешь ты шуметь громче, чем улица. — Подойдя к окну, Ханна взглянула вниз, на Бликер-стрит. — Здесь всегда такой кошмар?
В принципе ответ был положительный, но я ограничилась туманным замечанием насчет плотности движения и времени дня. Даже будь здесь временами тише, это ничего не изменило бы. Единственное время суток, когда шум дороги не давал заснуть, — три часа ночи.
Я уже забралась в постель, когда Ханна тихо постучала и просунула голову в дверь:
— Последний вопрос, и я от тебя отвяжусь. У тебя занят завтрашний вечер? Можно сходить куда-нибудь развлечься.
Вечера понедельника — мое любимое время. Обычно я сижу дома, размораживаю что-нибудь на ужин и смотрю телевизор, хотя изредка у меня мелькает подозрение, что конец первого рабочего дня недели можно было бы проводить иначе. Завтра вечером на пороге нарисуется Ник, которому не терпится узнать, что произошло у нас с отцом в вестибюле спа-отеля, и примется вытягивать правду о моих чувствах и докапываться до настоящих причин моего нежелания просить денег. Ник не давит и не понукает, он просто ждет с видом глубокого понимания проблемы. С таким выражением лица его отец в конце восьмидесятых выступал посредником при заключении соглашений о контроле над вооружениями стран — участников Восточного блока.
— С удовольствием. За углом есть дешевый французский ресторан, там подают сказочные блинчики, — сказала я, откинувшись на подушку. Как все-таки приятно вытянуться на собственной кровати! — Я заканчиваю работу в семь. Приходи в ресторан к половине восьмого. Название и адрес завтра перед уходом оставлю на холодильнике.
Увиливать от разговора с Ником, конечно, было безответственно, но пока с меня достаточно попыток казаться солидной и зрелой. Мне казалось безразличным, в какую графу таблицы роста — дети или взрослые — меня запишут. Либо сегодняшний день станет огромным скачком вперед, либо гигантским шагом назад.
— Отлично! — просияла подруга. — До завтра, Лу.
Дверь за Ханной закрылась. Я слышала, как она открыла краны в ванной. Душ как раз за стенкой моей комнаты, и мне отлично слышно, как льется вода. Журчание успокаивает не хуже искусственного водопада или каскадного фонтанчика, и я закрыла глаза, собираясь спать. Уставшие мышцы ныли, выжатый мозг настоятельно просил отдыха, но сон не приходил. Мыслями я неизменно возвращалась к разговору с отцом: вот я репетирую разговор с ответственных взрослых позиций, пытаюсь говорить, но слова застывают на языке, и я выдавливаю: «Ничего не нужно, пап, пустяки». Исход был предрешен, но все равно я не могла понять, как же меня угораздило.
Вчера несколько мгновений все казалось простым и понятным. На несколько драгоценных секунд жизнь представилась контрольной, где известны все ответы. «Таллула, что же ты теперь будешь делать?» Бз-з-з: «Стану успешным дизайнером». — «Как ты этого добьешься?» Бз-з-з: «Без помощи отца. Кругом масса возможностей, только руку протяни». Не испытанное раньше ощущение уверенности бесшумно спланировало с вышины, как орел, и осенило сердце широкими крыльями, но это оказалась лишь причудливая игра света и тени: в действительности перспективы мои были так же тусклы, как слабый мерцающий огонек свечи в окне соседнего дома.