УЗЕЛ ВТОРОЙ
Стоять – то, оно, конечно, можно. Но от каждого стойкого человека требуется ещё партийное сознание. А это партийное сознание со всей убедительностью говорит нам, что здесь, как с демократией. Все о демократии говорят, все о ней, болезные, пекутся. Но сам Ильич, перстом, как известно, указующим только вперед, предлагал всем, страждущим коммунистам разобраться: какая это демократия и для кого она, и не стоит ли кто за этой демократией и за тонкую ниточку дёргает, так что все участники демократии пляшут под одну и ту же дудочку – сопелочку. Особо то касаемо интеллигенции, которая, как это было указано тем же вождем мирового пролетариата, сегодня добренькая для одних, а завтра добренькая для ваших противников, От чего и начали смущаться души малолетних детей и производить на свет павликов морозовых всех мастей и оттенков. Отсюда являлся сам собой ленинский вопрос. С какой интеллигенцией можно ссориться, а с какой нет. Если у какой части интеллигенции является усталость от дневной внутренней жизни, то такая интеллигенция на время прекращает свои убеждения, превращая их в "одобрямс! ". Но есть другая интеллигенция, которая ежиковым шипом шипит на своих малюсеньких куфенках, али по гаражам, принимая дозу того или иного горячительного, они предают хулению и прошлое, и настоящее , хотя по меркам предыдущих поколений интеллигенции являются людьми свободными, поскольку на них никто не "стучит", а если и "стучит", то репрессий к ним не применяют и даже лёгким покрывалом анекдотов прикрывают, от чего самозначимость таких людей возрастает, поскольку они критикуют не своё начальство, а власть вообще или ведут бубнеж о Хрущеве, Брежневе и инших лецезначимых фигурах, о которых пытаются писать в самиздатах, – копиях, распространяемых на разных пишущих машинках, иногда доводя эти копии до русских зарубежных журналов, с обязательным подхихикиванием над власть предержащими органами, пращуры которых на отобранной у буржуазии площади, управляли государством рабочих и крестьян.
Но своим интеллигентским кариесом точили все эти чиновники разных мастей молодые зубы охранных подразделений рабочих и крестьян так, что уже и Ю.В. с его мощным прессовым аппаратом стоял на распутье, то ли квитаться по указанию Политбюро с интеллигенцией, прогнившей в своём Самиздате, то ли исправлять недоработки МВД по скоротечным явлениям буржуазной чахотки у членов Правительства и Партийных организаций Союзных республик, превращающихся в богатейших гномов с их запасами бриллиантов, золотых монет и украшений в пятилитровых банках и валюты на зарубежных счетах.
Поскольку земля, моря и люди – это сплошное питание всегда и везде, а у нашего человека сзади Ленин жил, жив и будет жить, то ничего не оставалось делать, как большое зло в бутылку загонять, а золото партии из банок и банков выковыривать, то малое зло, как полагал Ю.В., которое пока ещё лицезреется только в самый сильный мелкоскоп, как шляпа, тросточка и худосочная фигура интеллигента, то это малое зло следовало тонкой струйкой выпускать на постоянное место жительства за кордон, а выдающимся личностям, всяким там лауреатам премий Нобеля, как, например автору "Гулага", пошить современные заграничные костюмы за государственный счет, да и выставить их, как Ленин сто семей буржуазных профессоров, за границу. Пусть они там, в проходку с Маргарет Тетчер, или кем другим, гуляют и в обнимку позируют перед блиц и не блиц камерами. А у нас в стране пусть будет долгий сон под ватным одеялом, чтобы наши люди могли набраться духовных сил и не потерять остойчивости как сам наш крейсер "Аврора", а отпускники в империализм пусть себе кувыркаются в новых социальных условиях, мрачно ослабевая всем телом в магии иностранной мысли и письменности, поскольку общая могила буржуазии, – она всегда без деревьев, без холмов и без памяти, но утрамбована в камень и плотность обмана масс.
Так что, Ю.В. стоял перед дилеммой, – то ли выставлять за кордон интеллигенцию по рецепту великого Ильича, что мыслит ближе к западным спецслужбам, то ли оставлять их всех в пределах нашего родного Советского Государства, отправляя всех этих новобранцев мысли в места не очень отдаленные на психологическое обследование, то ли дожидаться, когда "какой – ни будь маньяк голову проломит топором инакомыслителю от интеллигенции". И хотя в принципе делалось и то, и другое, и третье, а может быть даже и четвертое с этой самой прослойкой, которая в общенародном государстве и классом – то не являлась, но всё это происходило тайно, между собой, и советский народ, будучи правильно подготовлен к происходящим событиям, от души говорил: "Решения партии и правительства одобряем"! Это "одобрямс! " и было важной частью политической работы в общенародном государстве. И если во времена коломянкового пиджака, Н.С.Хрущева, методы обращений с интеллигенцией были более суровыми, как, например, с Пастернаком Нобелевским лауреатом (за всем хорошо известный слабый роман с отличными стихами "Доктор Живаго"), настолько суровыми, что выдворение из Союза граничило с проклятиями всего Советского Народа, что привело к отказу Пастернака от получения премии Нобеля по литературе, то в условиях общенародного государства Л.И. Брежнева и подписанных соглашений в Финляндии, Ю.В. с артистизмом выдающегося гэбиста – поэта, поспевал везде, и интеллигентские заморочки откушивал "комплексно", как обед из съедобных блюд и ему от этих частых раздражений становилось дурно на душе и хотелось, как можно в более организованном безболезненном порядке найти способ увода нарождающейся собственной буржуазии в загробную жизнь. Но своим уже оскудевающим телом он понимал, что остаток своей недожитой жизни он обязан посвятить подбору кадров, достойных его самого, пока буржуазные взгляды интеллигенции ещё дышат, члены Политбюро ищут коммунизм в словах, что непозволительная роскошь среди советского народа, которому мешают жить, а потому рождается страх, что многие республики в глухоте своих тихих трав полей лелеют мечту построить у себя теплые буржуазные страны и не только построить, но и установить наследственное кормление своим детям и внукам, поскольку всякий ветер перемен способен надышать не только думы о счастье целого народа, но и о счастье собственной семьи, правящей как при Сасанидах и сто, и двести, и даже более лет при полном "одобрямс" в меру сил потребляющего витамины всего национального меньшинства, становящегося на почве национальных традиций большинством с глубинной родовой памятью претензий к своим будто бы притеснителям – русскому народу, не дающего продвижения своим национальным братьям к высшим должностям.
А что для этого нужно? А нужно шатание и в мыслях, и делах. Из всякого железа можно сделать, что угодно, а из человека, отвыкающего от ума, коммуниста сделать никак нельзя, потому как у такого человека лицо искажается памятью, чувством и нуждой. А потому хорошие качества планово программировать нужно.
Посеяв в Совестком Союзе хаос, незаметно подменят их ценности на фальшивые и заставят их в эти фаль-шивые ценности верить. Как? Найдут своих единомышленников, своих союзников и помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будут разыгрывать грандиозную по своему масштабу трагедию гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его сомосознания…