Следующий текст — это отрывок из заявления Герштейна, как оно было приведено (в английском переводе — прим. пер.) в книге «Урожай ненависти» Леона Полякова. Если не считать более чем бесстыжей «ошибки» со стороны Полякова — а именно, утверждения, что от 700 до 800 человек заталкивались в помещение размером 93 квадратных метра, а не всего лишь 25 квадратных метров, как написано в оригинальном документе, — этот перевод, вероятно, не хуже других имеющихся.
«Эсэсовцы затолкнули людей в камеры. «Заполнить их!» — приказал Вирт. 700–800 человек на 93 (в оригинале — 25 — Ф. Б.) квадратных метра. Двери закрылись. […]
Вот когда я понял смысл знака «Хекенхольт». Хекенхольт был водителем дизеля, чьи выхлопы должны были убить этих несчастных[17]. Унтершарфюрер СС Хекенхольт попытался запустить мотор. Тот не запускался! Подошёл капитан Вирт. Можно было видеть, что он боится, поскольку я был там и видел аварию. Да, я всё видел и ждал. Мой секундомер всё фиксировал: 50 минут, 70 минут, а дизель всё не запускался! В газовых камерах ждали люди. Можно было слышать, как они рыдают. «Прямо как в синагоге», — сказал профессор Пфанненштиль, прильнувший глазами к окошку в деревянной двери[18]. Взбешённый, капитан Вирт ударил хлыстом украинца, помогавшего Хекенхольту. Дизель запустился через 2 часа 49 минут, согласно моему секундомеру. Прошло двадцать пять минут. Сквозь окошко можно было видеть, что многие уже были мертвы, поскольку изнутри комната освещалась электричеством. Через тридцать две минуты все были мертвы!
Рабочие–евреи с другой стороны открыли деревянные двери. Им пообещали сохранить жизнь, если они будут делать эту ужасную работу, плюс небольшую долю из собранных денег и ценных вещей. Люди по–прежнему стояли, словно каменные столбы, им было некуда упасть или прислониться. Даже мёртвыми можно было различить семьи, все они держались за руки. Было тяжело разъединить их при освобождении комнаты для следующей партии. Тела были убраны — синие[19], мокрые от пота и мочи; от ног несло экскрементами и менструальной кровью»[15].
Просто физически невозможно втиснуть 700–800 человек в помещение размером всего лишь 25 квадратных метров, т. е. 28–32 человек на квадратный метр[20]. Согласно Герштейну, профессор Пфанненштиль будто бы глядел в газовую камеру не через обычный глазок, а через окошко. Причём окошко это было проделано в деревянной, а не стальной, газонепроницаемой двери, предохранявшей от паники. По всей видимости, деревянные двери находились с двух сторон как минимум одной из газовых камер. Нам говорят, что обречённые жертвы всё еще были живы после почти трёх часов стояния в газовых камерах, ещё до того, как был запущен дизельный двигатель, — следовательно, в камеры сквозь множество щелей должен был поступать солидный поток воздуха, иначе жиды задохнулись бы и без помощи дизеля.
Нигде не упоминается, что отобранные жертвы пытались вырваться наружу. Деревянные двери со стеклянными окошками вряд бы устояли перед групповым и решительным натиском. Пфанненштиль, «прильнувший глазами к окошку», уж точно бы заметил, что кто‑то из людей по ту сторону пытается выбить стекло. Но нет, вместо этого нам рассказывают, что жертвы были достаточно спокойны и вполне рассудительны, чтобы образовывать семейные группы, браться за руки и даже рыдать.
Более вероятным представляется то, что доктор Вильгельм Пфанненштиль, профессор медицины в Марбурге, был отправлен в Бельзец и другие лагеря в качестве медицинского консультанта для улучшения лагерной гигиены и санитарии. После войны его неоднократно допрашивали в связи с его визитом в Бельзец вместе с Герштейном. Его дважды судили, но оба раза оправдывали. В доступных нам заявлениях, сделанных в зале суда, он ни разу не отрицает доклад Герштейна открыто, однако в частном письме он описывает заявления Герштейна как «крайне сомнительный вздор, в котором фантазия значительно перевешивает реальность»[21]. Он пишет также, что из‑за преследования и клеветы, которым он подвергался, он не хочет делать дальнейших комментариев на данную тему публично. Другими словами, Пфанненштиль ясно пытался избежать дальнейших неприятностей. Его обвинители не стали бы терпеть всю подноготную.