Через парк уже бегут менты, размахивая дубинками.
— Знаете, — печально говорит инопланетянин, когда его пинками опрокидывают на землю и начинают вязать, — будь я и вправду этим вашим Клаату, я бы Землю спасать не стал.
— Дорогой мой, — широко ухмыляется набежавший с операторской группой Теодор Симеонович, — а кто вам, собственно, сказал, что Землю спасли?
— Послушайте, — ярится Дьер, — Клаату встречался с одним ученым. Одним! Зачем же вы затеяли внеплановое заседание Академии наук?
— Ах какие вы, наши заокеанские друзья, непонятливые, — сетует Бочкадельников, намазывая на ломтик буженины толстый слой икры. — У академиков всегда роскошные банкеты. Мне делегатов кормить надо? Съемочную группу надо кормить? А на какие, спрашивается, средства?
— Но комитет выделил вам средства!
— Эти средства мы уже израсходовали.
— На что?
— На озеленение детских садов и пришкольных участков. А вы что подумали?
У кафедры два академика сцепились, вырывая друг у друга блюдо с паштетом. Перед доской сиротливо стоит студент-заочник и выводит длинную математическую формулу. Зеленокожий инопланетянин смотрит на студента с сочувствием и пониманием.
Над Москвой сгущается вечер. Трибуны засыпает легкий снежок. Свет прожекторов пробивается сквозь поземку. Зрителей поубавилось, а те, кто остался, мало внимания обращают на инопланетянина и его свиту.
— Пора закругляться, — решительно говорит Дьер.
— Да, пора, — соглашается Теодор Симеонович. — А хорошо повеселились. Когда еще в следующий раз так соберемся…
— А я вот не люблю собираться, — хмыкает Дьер. — Роем как-то привычней.
У невысокой елочки рядом с кремлевской стеной стоит Вилик, Елена и инопланетянин. Елена и Вилик крепко держат трехпалые лапки инопланетянина в своих руках.
— А может, не надо? — обреченно спрашивает зеленокожий. — Дети ведь. Жена.
— Дети и жена на очереди, — утешает мальчик. — За ними скоро придут.
Инопланетянин поворачивает сморщенную мордочку к Елене. Та отводит глаза.
— Извините. Мы ведь, в сущности, не виноваты…
— А кто виноват?
— Эй, кончайте там трепаться! — горланит в рупор Бочкадельников. — У меня свет уходит.
— И никуда он не уходит, — с неожиданной злобой говорит Елена. — Свет давно уже ушел.
Под кожей ее ладоней и предплечий пробуждаются сотни маленьких созданий. Плоть женщины начинает таять, рассыпаться, и стальные мухи, из которых она состоит, устремляются из кистей Елены в тело инопланетянина. Наносаранча в ладошках Вилика, будто ожидавшая сигнала, тоже подается вперед — и через секунду на месте зеленокожего уже катается мельтешащий тысячами жужелиц и жвал клубок, а через две все кончено. Облако саранчи взвивается над площадью. Да и сама площадь медленно распадается: здания тают, будто съедаемые кислотой, рушатся опоры прожекторов, облачками взлетают к черному небу зубцы стены и лица поздних прохожих. На секунду задерживаются купола собора — но и их сметает черным ветром, в потоках и водоворотах которого еще угадываются черты Дьера, и Теодора Симеоновича, и плавник золотой рыбки. А потом гигантская туча поднимается и — будто и не было минутной передышки — возобновляет свое течение сквозь пустой и голодный космос.