А много позже осталась только она.
Бабочка Хаоса, способная теперь использовать силу всех своих копий, где бы и когда они не существовали. Она неподвижно плыла в пространстве, словно и сама погибла. Ее лапки разошлись в стороны. Хоботок свернулся. Фасетчатые глаза были темнее темного. И только в неописуемых узорах произошло какое-то движение.
Бабочка коротко махнула крыльями и снова замерла.
Глава 15
Суждено ли человечеству узреть границы того, что оно обзывают «вселенной»? Существует ли способ перейти от робкого ощупывания космоса, к его стремительному покорению? Есть ли у нас такое количество времени и запала, чтобы догнать постоянно бегущее вперед ничто?
Каждую секунду граница отодвигается от нас еще на семьдесят три километра. Каждую секунду пороги нашего великого дома ставят рекорды недосягаемости. Как за ничтожный промежуток времени, стоящий между «сегодня» и тепловой смертью вселенной успеть нам догнать и увидеть. Как привычная, но непонятная нам материя, словно вода, привычная и непонятная рыбам, врезается в абсолютное НИЧТО.
Что там на этих порогах?! Ревущий ли океан древнейшей плазмы, которая проедает сверхплотную пустоту? Стена неизвестных нам частиц, на ходу формирующих реальность бесконечным делением? Прозрачная пленка, за которой ребенок дует в колечко, смоченное в мыльной воде?
Где найти сил, чтобы доплыть по этим разливающимся океанам межгалактического пространства, не убоявшись, не споткнувшись, не остынув?!
Нет.
Нам не успеть.
И только здесь, в Многомирье, оно достижимо, хоть и с трудом. Здесь можно присесть у приграничного столба и устремить свой взор туда, где нет вопросов, нет ответов, нет ни единого повода переживать.
Это место напоминало набережную, пустую, тихую, слабо освещенную лампочным желтым светом. Она опоясывала все актуальное Многомирье. Граница была сделана из блестящих и неровных булыжников оставшихся от погибших комет. Прожилки неизвестных металлов меняли цвета, создавая фантастические узоры. Слабая вибрация пробегала в одну сторону и возвращалась назад, словно кольцо постоянно росло, хотя и незаметно.
На обычных чугунных скамейках лежали забытые кем-то книги и журналы. Из цилиндрических урн торчали увядшие букеты цветов. Одиноко лежала перевернутая синяя шляпа, вынужденно демонстрируя свое нутро с биркой. Хлебные крошки, рассыпанные для птиц, некому было клевать. Со стороны, обращенной к великой пустоте, бежала латунная ограда. К ней меланхолично прислонился бесхозный велосипед.
Через каждые двадцать метров стояли биноскопы. В них можно было в деталях рассмотреть Ничто.
Ближайшие же звезды и миры по другую сторону, были настолько далеки, что напоминали о себе только разноцветными крупинками древнего света. На таком расстоянии они были столь же неосязаемы и абстрактны как и пустота.
Никас подошел к биноскопу. Тот был бесплатным. Сбоку, на крючке, висели наушники. «Музыка для созерцания», было написано над ними. Они плотно обхватили голову. Мелодия не была печальной, скорее растерянной. Клавиши издавали звук падающих капель, а струны — протяжный звон.
Человек приник к окулярам.
Музыка, словно почувствовав это, стала громче. Ибо там уже не было никакой «пустоты». Не было границы, не было понятного разуму завершения, не было спокойствия и блаженства! Там какие-то безымянные явления, сопровождаемые безымянными оптическими эффектами, протекали через безымянное количество безымянных стадий. Это было похоже на шевелящийся, раскаленный до сияния узел, из которого то и дело вырывались новые петли. Иногда они начинались и заканчивались в нем. Иногда расщеплялись на десятки новых. Или истончались и гибли.
Никас закрыл глаза и посмотрел поверх биноскопа. Теперь он видел впереди лишь желанную тьму. Это было предпочтительнее. Не снимая наушников, журналист положил локти на ограду и задумался. Он прошел уже несколько километров, считая количество биноскопов. Посещая их, Аркас каждый раз видел что-то особенное. Несколько раз человек впадал в приятную мелахолию, потом его трясло от ужаса, в следующий раз качало от головокружения.
Аркасу быстро надоело праздношатание. Он рассчитывал, что найдет здесь кого-то, кто сможет объяснить, как покинуть Край. Но ни одной сущности не встретилось ему на пути, с тех пор как он очнулся на скамейке, разворошив укрывшие его газетные развороты.