— Уничтожать. Твое предназначение — уничтожать. Мы с тобой — убийцы.
— Я не приму свою природу так же легко, как ты, — произнесло ЛПВВ, увеличиваясь в размерах, чтобы компенсировать разницу с монстром. Теперь они были на равных, хотя Произведение так и не ступило в кровь и глядело на Геноцид сверху вниз. — Я сложнее тебя. Умнее. Любимее. У меня был создатель с именем.
— У меня были сотни отцов. Ты удивишься, ЛПВВ, но они любили меня не меньше. Они верили в меня не меньше. Я принял свою природу, потому что она естественна. Смерть нужна всему живому, чтобы оно не сгнило заживо. И я несу смерть миллионам, не интересуясь идеологиями, которыми меня оправдывают. Не смотря на причины, из-за которых ко мне прибегают. Я уничтожаю доброе, пока оно не стало злым. И когда Одиночество приведет меня к последней жертве, я вздохну с облегчением. А потом сокрушу ее, и негатив исчезнет. Исчезнет все.
— К сожалению твоему, борьба так же естественна, как смерть, — стоически говорило ЛПВВ. — И пока ты идешь к последней жертве, тебя будут атаковать снова и снова, пока не вытолкают обратно в бессознательное. По-твоему ты бог смерти? По-твоему твои создатели были умными людьми? Они были обезумевшими от Одиночества отродьями, чьи суждения были настолько далеки от объективности, сколь твоя Максиме сейчас далека от победы. Я не дам исчезнуть всему живому. Даже если я создано жестоким разумом, во мне не заложено тотальное истребление. Мы с тобой не одно и то же. Меня ведет разумная жестокость, а тебя — тупая кровожадность.
Огненное сияние в глазах Геноцида потускнело, словно монстр прикрыл несуществующие веки. Он сжал бугристые пальцы в кулаки-тараны.
— Борьба… Ты появился так недавно. Ты не знаешь, какую она несет усталость. Они ненавидят меня. Но зовут. Снова и снова. Их разумы перекручивают меня, давят, ломают, и собирают вновь из обрывков и лоскутов. Я выползаю из пепла могильного костра, на котором меня сжигают. И каждый раз на мне все больше слоев жженой кости. Послушай меня! Ты должен помочь нам!
Город поддакивал царю разрушений. Он скрежетал и охал. Хромые, сгорбленные сущности собирались на уцелевших крышах. Они запели что-то слабыми голосами. ЛПВВ не понимало их, но по интонации догадывалось, что это мольба. Они хотели прекратить свои страдания.
— Максиме, — произнесло оно мягко, пытаясь заглянуть еще глубже в глазные ямы Геноцида. — Это ведь ты нашептываешь ему что говорить?
— Да, — произнес Геноцид после паузы. — Он бы не смог рассказать тебе всего этого. Поверь, я не солгала ни в чем. Он действительно страдает. И очень устал. Мы все устали.
— Устали, — вдруг протянул Геноцид с утробным гулом.
Несомненно, это была только его реплика.
— Усталость — не оправдание. — Отрезало ЛПВВ. — И не будет оправдания тому, что ты делаешь. Я не присоединюсь к тебе. Это анафема. Как и ты сама.
После этих слов, город разочарованно застонал и сгорбился. А потом злобно завибрировал и медленно воспрянул. И каждая его полость, каждое окно, провал, залились яростным желтым сиянием. По улицам пронесся ураган обвинений.
Здания рассыпались, как песочные замки. Одно за другим, они словно проваливались под землю, выдыхая стремительные кольца бетонной пыли. ЛПВВ пробивало их собой, пока не увязло в обломках. Над ним вновь вырос курган мусора, но в этот раз оно не забылось. Взметнувшись вверх, божество раскидало зубастые осколки стен, и свет его метнулся в Геноцид. Броня, покрытая человеческим жиром и углем, ахнула от удара, но выдержала. Взревев голосами умирающих, титан негатива ринулся вперед. Он сметал руины, испепелял нагромождения трупов, походя вымещая злобу на мясных големах.
ЛПВВ, зараженное его яростью, словно вирусом, пикировало навстречу. Они столкнулись как два странствующих метеора, высвободив волну всесокрушающей энергии. Вокруг них, грохоча и вспыхивая пламенем, образовалась широкая арена. Бетон смешался с нечистотами, превратившись в густую податливую почву.
От их ударов трещало само пространство. Медленная и неповоротливая, эта битва напоминала противостояние двух миров, теснящих друг друга силами, превосходящими разумные пределы. Кулаки Геноцида оставляли на прекрасном теле ЛПВВ мироточащие трещины. Однако, оно, подавив злобное помешательство, не давало боли взять верх. С холодной решимостью ЛПВВ крушило щербатую шкуру врага, уклоняясь от раскаленных кулаков. Те приближались с такой осязаемой тяжестью, что не давали реагировать достаточно быстро, и освобожденный Никасом полубог чувствовал силу негатива, раскалывающую его сущность как лед.