Никас поперхнулся.
— Разве не Дьявол?
— Мы говорим о злобной сущности, которая стремиться уничтожить мир?
— Ну да.
— Нет, это просто один из образов страсти, которая создала нас. Я появился вместе с первым напуганным человеком, а Дьявол, грань, — гораздо позже. Я не зло. Но хаос. Я не стремлюсь к уничтожению рода человеческого. Я повелитель неопределенности. И страха перед ней. Я несу неоднозначность, культивирую вопросы, сею сомнения. Нет лучшего генератора идей, чем озадаченный человек. И нет, порой, человека более опасного. Это понимали во все времена. Поэтому, мой образ стал ассоциироваться с растерянностью. Потом с бедой. С отчаяньем. Страхом. Страх — вот что составляет мою большую часть.
— А причем тут бабочка?
— Она самостоятельная часть моей сущности. Автономный модуль, в терминах технических. Она нужна, что бы часть меня была свободна, и сохранилась, если со мной… что-нибудь случится.
— Что, например? — удивился Аркас. — У тебя есть слабости?
Лицо Девела рассредоточилось.
— Когда-то давно я получил свой родовой образ — образ хозяина Неопределенности. Но со временем восприятие людей изменялось. Их понимание — искажалось. Негатив — копился. Неопределенность — вызывала у них ненависть. И желание нажиться на случайностях. Зарабатывать на простой удаче. Посмотри на эти гнусные сокровища, которые меня украшают. Одно растление. Все остальное, загадки, шифры, случайные числа — это мое истинное «я». Но Страх. У него нет атрибутов. Он незримо растет во мне как ядовитый плод. И однажды возьмет верх.
— Звучит жутко.
— Да, — согласился Девел безрадостно. — Мне приходиться считаться с человечеством.
Никас молча ел, стараясь не прикусить язык во второй раз. Удивительно, как простая яичница может подсобить в нелегком деле сохранения душевного равновесия. Никас вспомнил о гибкости мышления. Человек бывает такой окаменелостью, что царь-пушкой не возьмешь. Он просто игнорирует все необычное, что может с ним произойти. Писатели юмористического фентези часто упоминают, что чудес вокруг видимо-невидимо, однако у обывателя на глазах шоры повседневной скукоты. Он просто не хочет видеть, как в двух локтях от него пара гномиков тащит рафинад из сахарницы. Это чревато сопутствующей мозговой активностью.
Очень отягощающей.
А ведь кроссворд так и не разгадан.
Разумеется, Никасу, даже готовому к новым впечатлениям, было не очень хорошо. Он буквально чувствовал, как подавленный ужас рвется наружу. Давление здравого смысла в черепной коробке. Но что он мог поделать? Яичница была такой же как всегда. Утро — цементно-серым. Пол — холодным. Кроме демона, испортившего Аркасу спокойное похмелье, решительно ничего не изменилось. Ему не хотелось верещать и корчиться на полу. Во всяком случае, теперь. По свежему мнению Никаса, ванна с мини-айсбергами оказалась просто отличнейшим средством от лишних эмоций.
— А зачем ты явился ко мне? — спросил он, когда Девел замолк.
Это был контрольный вопрос. Никасу казалось, что он должен расставить все по своим местам. Если он обезумел, должно произойти что-нибудь предельно нелепое и тогда можно будет даже не мыть за собой сковородку.
— Я и сам задаюсь этим вопросом, — разочарованно ответил Девел, и Никас почувствовал себя виноватым. — От тебя будут одни проблемы, я уверен в этом.
Ну, знаете, подумал Аркас. И сказал:
— Я никого не звал.
— Нет, звал, — возразил Девел и соорудил из мрамора снисходительность. — Просто ты дилетант. Ты до такой степени дилетант, что даже не заметил, как оказался связан со мной.
— Бросай-ка ты меня чихвостить, — сказал Аркас злобно. — Ты сейчас сильно напоминаешь мое подсознание.
— О, ну так знай, что у твоего подсознания есть единомышленники, — невозмутимо ответствовал Девел. — Никас, я не хочу быть строг с тобой. Ты отлично служил Многомирью всю свою жизнь. Любой творческий человек наш друг.
— Что такое Многомирье? Какая связь между ним и моей работой?
— Начнем сначала. Никас, ты помнишь, как шесть лет назад посещал Новую Гвинею? Ты помнишь племя аборигенов, под названием Гуампа? Обряд, который показался тебе забавным шоу для туристов? Для белого гостя из холодных земель?
Никас задумался. Помнит ли он? Навряд ли. Припоминает. Сколько у него было похожих впечатлений? Десятки.
— Ночь, странные маски, самозабвенный танец, и пение, в котором тебе слышалось что-то нечеловеческое. Ты помнишь?