Мимо прошагала колонна позитивных рыцарей, которая собиралась занять это участок стены. Никас подождал, пока утихнет громовой лязг сабатонов и сказал:
— Кажется, для тебя катарсис был важнее, чем для самих просителей.
Губы Котожрицы дрожали.
— Я… — Она сжала пальцами щеки. — Да. Я питалась их счастьем. Я сама стала одержима. Мне нужно было видеть, как они раскрываются навстречу судьбе. Образ ушел, оставив меня в дикой фрустрации. Мне было больно, я ощущала жажду, словно вампир, упустивший добычу. Но мне хватило сил не провалиться в это состояние. Я осознала, что не помогала им, а скармливала. Да, скармливала этому существу, получая выход бесконечно приятного тепла, которое ласкало меня.
— Ты сама была одинока? — спросил Никас без осуждения.
— Нет, — покачала головой Котожрица. Слезы сделали ее внешность странной, словно нарисованной. — Вокруг меня всегда кто-то был. Они занимались со мной сексом, кто-то даже говорил, пытался стать другом. Это удалось только Альфе. Но я ценила попытки. Однако, чувство причастности, для меня, оказалось спрятано не в сексуальности, не во внимании. Даже не в силе доверительных бесед. Я постоянно чувствовала, что мне чего-то не хватает. Одиночество бродило вокруг меня, готовое поймать в ловушку, но я пряталась за бесконечными связями. Однажды я, прошедшая через десяток отборных парней, пьяная от страсти, зашла в этот проклятый храм. Неприметный, почти пустой. И там я увидела, как такой же случайный зевака нашел Дилиджитиса. От одного вида произошедшего далее, я кончила несколько раз. Это было великолепно. Я насытилась светом чужой радости. Не знаю, что это: извращение или уродство. И почему именно это так заводило меня. Дилиджитис тоже почувствовал мой отклик. И мы… Договорились. С того момента, я заманила к нему сотни образов. Сотни. О, фантазия.
Позади них раздавались команды и выкрики. Разворачивались пункты боепитания, огромные цистерны со сжатым отрицанием, лежали на устойчивых платформах. Воины руководили строительством дополнительных укреплений и артиллерийских точек. Ширина стены позволяла здесь же тренироваться. Летали странные механизмы Воли, цитирующие тезисы упорства и смелости.
— Здесь становится шумно, — произнес Никас. — Пройдемся?
Котожрица быстро кивнула.
Они встали и пошли по краю щита, а потом пересекли его и спрыгнули на железо надстройки. Стена преображалась на глазах, Воля была настроена использовать все свои ресурсы. Нужно было уходить отсюда, чтобы не попасть ненароком под тяжелую пяту строительной техники.
— Ну как вы? — раздался голос Солнышка. — Нужна помощь?
Оно вовсю принимало участие в подготовке обороны. Сотни рук-лучей поднимали грузы, держали каркасы, убирали мусор и, конечно, шлепали по ягодицам всех, кто имел неосторожность нагнуться.
— Все в порядке, — сказал Никас. — Спасибо.
— Тогда дай-ка мне пятеру, мужик, — протянуло Солнышко игриво.
Никас дал пять сверху, пять снизу, пять из-за спины, и пять через правое колено. Кроме того, двойное пять с прыжком.
— Отлично, — сияющее лицо растянулось в улыбке. — А ты не плачь больше, кошечка, хорошо?
И смахнуло эфемерным пальцем слезу с ее подбородка.
После этого Котожрица и Никас добрались до грузового лифта, который как раз собирался отправиться вниз за новыми полезными тяжестями. Они сели в центре платформы на куске какой-то не пригодившейся трубы.
— Так что было дальше? — спросил Никас.
— Я ушла из храма, и долгое время истязала себя, — надтреснутым голосом проговорила леди-рыцарь. — В наказание. Упала на самое дно. Никогда я не позволяла еще так над собой издеваться. Я… Прошла через такие гадости. Однажды я отдалась банде негативных тварей. Во мне прорезали отверстия для членов. Из ран текла кровь, смешанная с семенем.
Никас приподнял бровь, но ничего не сказал.
— А потом, валяясь в луже нечистот, как утопшая крыса, я вдруг услышала своим притупленным восприятием какое-то хныканье. Я поползла к нему, скрипя зубами от боли, потому что его беспомощность, отчаянье и страх беспокоили меня сильнее, чем раны. Это был котенок, еще не научившийся есть самостоятельно, почти младенец. У него совсем заплыли глазки. Шерстка слежалась от грязи. Хвостик кто-то откусил. Это была Шу-Шу. Я выходила ее как родного ребенка. Заботясь о ней, я преображалась. Исцелялась. Забота стала моим щитом от прошлого. И от одиночества.