В отличие от прошлого раза, он помнил все, что произошло. Его лучшая подруга вынула из хламиды костяной нож. А потом ударила, но не в него, а по касательной, разодрав Никасу бок. Выражение ее прекрасных глаз в этот момент было совершенно безумным. Никас мог поклясться, что видел в них все то, что она внушила себе. Она убила его, извинилась, сбежала. А потом были слова Цинизма, попытки бабочки воскресить скрюченное тело и водовороты крови.
Нож, который не смог вынуть Цинизм, на самом деле застрял в костюме Никаса. Тот достал его, ощутив обжигающий холод рукояти. Журналиста замутило от одного вида этой отвратительной штуковины.
«Она съезжает с катушек» — сказал Цинизм. «Совесть не дала ей убить тебя. Но Максиме уверена, что ты мертв. Ударь ее этим оружием в спину и забери Одиночество».
— Заткнись! — крикнул Никас. — Заткнись, ублюдок, заткнись! Как я могу убить ее, да еще и в спину, если она довела себя до помешательства, чтобы не сделать того же со мной?!
Цинизм не ответил, но легче от этого не стало. Максиме не остановить по-другому. Спазм совести, это не та причина, которую можно назвать уважительной для отступления. Только не сейчас. Ты должен сделать это ради тех, кто еще чувствует. Создает. Ищет. Возможно Многомирье однажды погибнет само по себе, как и Материя. Но, пока этого не случилось, каждый новый день, это десятки новых миров, которые заслуживают быть живыми.
Максиме.
Ты не права лишь в одном. Что не оставляешь нам ни единого шанса. Это слишком жестоко.
Аркас представил как однажды, в городе кошек, по обитым бархатом улицам, пройдет одинокий образ. Кошки-стражники, спящие то тут, то там, навострят уши, еще не проснувшись. А потом откроют глаза и резко вскинут острые мордочки, толстые мордочки, широкие мордочки. Кто это? Кто посмел явиться в наши владения? Это будет Котожрица. Немного другая, отличающаяся от той, что запомнил Никас. Мелкие детали будут рознить ее с девушкой, делившей с ним последние часы перед сражением. Она вряд ли будет помнить об этом. Но это не так важно.
На главной площади зашевелится Архикот. Он встанет ото сна, присядет на огромную пушистую попу и начнет неторопливо вылизывать лапы, ожидая. На его макушке будет Шу-шу. Она станет мяукать и беспокоится. Топтаться по голове хранителя. И тот склонится, чтобы дать ей спрыгнуть. Кошечка побежит среди просыпающихся собратьев. Они, недоуменно, но азартно последуют за ней. И где-то, посреди коробок и домиков, Шу-шу и новая Котожрица встретятся. Кошка замяукает еще громче и запрыгнет на протянутые руки. А потом лизнет девушку прямо в улыбку, подтверждая право Котожрицы и дальше славить кошек.
Никас улыбнулся.
По его лицу пробежала Бабочка. Отвратительное ощущение. Ему пришлось открыть глаза. Насекомое слетело на приборную панель автомобиля. Оно ползало вокруг экрана навигатора, намекая, чтобы человек поскорее задал пункт назначения. Тот вздохнул и назвал имя.
Спящий солнечный мир наполнял тихий звук поющего рожка. В густой траве что-то шуршало и посвистывало, словно игрушка-пищалка. Деревья шумели, раскачиваясь. С древних стволов сыпались чешуйки коры, увядшие иголки-трубочки, шарики засохшего сока. Они попадали в прозрачные ручьи, которые уносили их в даль, неизвестную здесь.
В море.
На берегу его, рядом с каменным маяком, стоящим в стороне, словно безмолвный свидетель, собрались жители этого мира. Те, кто не хотел уходить до последнего. Несколько тысяч, не больше. Красивые, высокие, краснокожие гуманоиды, укрытые шкурами животных. Глубоко под капюшонами они прятали слезы от родных. Нельзя было печалиться сейчас. Поэтому они пили, ели и смеялись. Они разрисовали себя красками из глины, ягодного сока и крови животных. Как и многие народы до них, объяснились друг другу в любви в последний раз, простили врагов и пообещали встретиться где-то еще. В иных землях, при иных обстоятельствах.
На гальке перед ними лежали примитивные лодки, но сейчас они были не нужны. Не сговариваясь, следуя за первыми смельчаками, люди поднимались и шли к накатывающим волнам. Заходя все глубже, они вздымали руки вверх, прощаясь с солнцем, а то, к сожалению, не могло ответить. Но оно старалось согреть их в пути на холодное дно. Светило ярко и успокаивающе.
«Жаль, что ты не можешь последовать за нами», — говорили люди.
Они скрывались в воде, один за другим. Целыми семьями, общинами, племенами. Пока на берегу не осталось никого. Только следы костров, косточки, оставшиеся от пира, и пустые бурдюки.