— Что я говорил? — спросил он сквозь резину. — Когда… повел себя непрофессионально.
Никас выпятил губу.
— Ты рассказал, что счастье любой сущности напрямую зависит о количества отверстий, куда можно было бы залить алкоголь.
Альфа обернулся, но ничего не сказал.
— Может быть, — мрачно признал он через минуту. — Мне это приходило в голову. Эй, Никас.
— Что?
— А насчет Одиночества я что-нибудь говорил?
— Немного. Насколько я помню, ты сказал, что сочувствуешь ему.
Последовал странный звук.
— Никас?
— Да?
— Никто не должен об этом знать.
— Конечно.
Альфа постучал по своему ржавому шлему саперной лопаткой.
— Я люблю крутые повороты, — невнятно поведал он, шумно вдыхая. — Но это, стрелять, уже слишком. Стоило мне расслабиться на секунду, и все накрылось сраными портками. То, что произошло, должно было произойти. Рано или поздно. Но я, стрелять, до последнего рассчитывал на «поздно».
— И что теперь будет делать Одиночество? — спросил Никас.
— Вот чтоб я знал… — прима-образ раскашлялся. Потом принялась сморкаться прямо внутри противогаза. — Что-то интимно связанное с Интеллектуальным, я думаю. Главным городом Многомирья.
— Думаешь, теперь оно ворвется в него?
— Вот черт! — Альфа угодил ногой в капкан из ребер, и принялся ломать их, сопя и отхаркиваясь. — Я, — театрально выдохнул он, — не знаю об этом, хааркх, нихрена! Тьфу! — Он задышал громче, обрастая деталями. Ржавой винтовкой, цилиндрическими гранатами и венком из увядших цветов. На шее.
— Неужели кроме нас это никого не интересует, — проговорил журналист. — Ты ведь сказал, что тебя к нам на встречу послал Интеллектуальный. Кто именно тебя послал? Кто-то главный? Что он об этом думает?
Альфа подскочил на месте, лязгнув котелком. Поглядев на Никаса непроницаемыми стёклышками, он гадко засмеялся и побрел дальше по течению, разгоняя сапогами волны денег.
— Эй! — крикнул Никас. — Подожди!
Он быстро переоделся и пошел следом. Банкноты чавкали под его ногами. Железные кручи скрипели. Трубы шипели, посвистывали горючими газами. То тут, то там — всполохи. Рыжие перья огня заворачивались короткими спиралями. Поток стремился все дальше, мелея и ослабевая.
— Альфа!
Никас нагнал его.
— Ты не хочешь отвечать?
Альфа помедлил. Никасу пришлось переждать несколько смачных горловых извержений, прежде чем он услышал гулкое:
— Подожди.
— Я не…
— Просто подожди! Ты мне все уши обоссал со своим «я не агнец, я имею права знать»! Я это понял. Я понял, что от тебя не будет покоя. А теперь заткнись и наберись терпения. Айда за мной и не отставай. Здесь обитают те еще мрази.
Никас огляделся по сторонам. Посмотрел вверх, где ломанная линия ущелья была накрыта желтым небом.
— Кто они такие? — рискнул он.
— Стрелять, до чего надоел.
Оставалось только смириться и шлепать дальше, поминутно стряхивая с пяток налипшие ворохи цветастой бумаги со значимыми в материальном мире цифрами. Альфа что-то неразборчиво бормотал, зыркал на темные зевы обрезанных труб, из которых сочились тонкие струйки монет. Время от времени из них доносились странные похрюкивания и взвизги. Что-то суетливо шуршало и скрипело. Грузно ворочалось.
Со временем ленивое течение перешло в пороги. Деньги взбурлили, яростно закручиваясь, пенясь нефтью на золотых валунах. Еще дальше поток стал совсем уж бесноватым и окрасился чем-то кроваво-красным. Пришлось взбираться на отвесные кручи, передвигаясь по останкам искорёженных помостов. Впрочем, Никасу всегда удавалось найти, за что уцепиться.
— Кроваво-красное? — переспросил Альфа, пребывая в приподнято-злобном настроении.
Никас повторил вопрос.
— Это кроваво-красная кровь. А ты что думал? Вишневый сироп?
Сразу же восстал тяжелый запах теплой меди. Словно ждал все это время, пока его представят. Журналист, который за свою непростую жизнь успел хорошо испытать различные стадии тошноты, классифицировал нахлынувшее состояние как: «близкое к…».
Сорвиголова вскарабкался выше, на относительно широкую платформу. Там старел какой-то примитивный механизм, основанный на противовесе, железном тросе, нескольких колесиках и слабой надежде на то, что все это не развалиться от первого же дуновения ветра.
Не балуя Никаса аккуратной помощью, он грубо втащил его наверх. Потом поплевал на руки и взялся за трос. Решительно отвергнув законы физики, он принялся тянуть трос на себя, тем самым поднимая вверх железный понтон, на котором они оказались.