— Ты как?!
— Я лежу в луже рвоты! — приветливо отозвался человек.
— Что случилось, то случилось! План меняется, колумнист! Теперь у тебя новая роль!
— Какая?!
— Молчи и надейся, что я смогу договориться! Понимаешь, пока она была сонной, у нас было куда больше шансов!
— А теперь?
— А теперь нас, скорее всего, закатают в жир!
Тем временем вокруг Концепции быстро возникло организованное движение. Оплывшие образы строили простые рычажные механизмы. Они крепили тросы и ввинчивали крюки в тело чудовища. Тут и там спускались сверху и громоздились снизу растущие леса. Скрипели лебедки.
— В сторону, в сторону, — крикнул кто-то над ухом Никаса.
Тот неловко отошел, оскальзываясь в жиже, пропуская бригаду рабочих. На их спинах красовались латунные таблички с оттисками «персонал».
Где-то взревел настоящий реактивный двигатель. Канаты и цепи оплетающие руки сущности натянулись как струны. Руки медленно двинулись вверх. Журналист задрал голову. Его рот приоткрылся… И Никас чихнул. Ничего разглядеть ему не удалось. Свет штыков резал глаза.
Грудь концепции колыхалась. Аритмично, словно от неверного сердцебиения. По пути наверх Никасу встретился огромный медальон со знакомым клопом. Его наполовину засосали складки, и он торчал одним ребром, словно утопший в болоте плот. Его сомнамбулический натирали щетками образы из того же «персонала». Оглушительно рубя воздух лопастями, носились пожарные вертолеты, сбрасывающие тонны воды на липкую шкуру. С разных точек ударили водяные пушки.
Тяжелые тракторы, грохоча, втаскивали на отмытое тело огромные лоскуты черного твида. Их соединяли грубыми стежками и утюжили паровые установки. Никас, припав к краю ладони, наблюдал за этим, силясь понять, что это значило это преображение.
Концепцию переодевали.
Жадные пасти на дне застелили ковром, который они тут же принялись жевать. Стены выровняли, заштукатурили и покрыли красным с золотым. Натянули потолок и установили лампы. Раскаленные штыки закрыли листами железа. Личинок тоже переодели и нацепили маски на влажные хари. Маски болтались, образы пытались сорвать их лапками, надрывая и растягивая.
Перед сущностью с фантастической скоростью вырос столик, собранный из лакированных деревянных блоков. Два грузовых вертолета выгрузили на него рюмку и коробку с сигарами.
Никас оглянулся назад. Там срезали автогеном отросшие ногти и полировали их циркулярными щетками. С большим эскортом полетел парик. Это, видимо, был завершающий этап. Парик был черный, с идеальным пробором. Он тяжело шмякнулся где-то наверху.
Через минуту лебедки замолкли, затих реактивный двигатель.
Руки остановились.
Никас глядел на странное сооружение, напоминающее дворец нефтяного шейха. Оно было выстроено фасадом поверх чего жуткого, клокочущего и сипло отдувающегося. Мраморные стены, убранные красным алебастром, облизывал длинный язык, пористый как губка. Он выныривал из распахнутых врат, разгоняя вокруг зловоние роскоши. Заметно было, что чудовище алчет.
Приглядевшись, Никас заметил, что за стеклами окон, застыли полузакрытые зенки, со слипающимися веками.
Тем временем грянули фанфары. На мощенной осмием площади, перед грандиозной маской Концепции, толпились празднично одетые люди. Они ликовали, глядя на дрожащий от отрыжки замок и хвалили зеленый ноздреватый язык. У ворот встала гвардия, вооруженная автоматическими винтовками. Ударил салют, откуда-то выплыл пузатый цеппелин с мерцающим экраном. «Не дели малое», — неслось по экрану.
Никас нерешительно огляделся. Альфы нигде не было видно. На руках концепции было пусто: образы-рабочие испарились вместе с техникой и строительным мусором. Только у манжет еще топтался одинокий доходяга с мотком шелковых нитей.
Журналист почувствовал себя оскорбленным. Где-то он слышал, что с застигнутыми нарушителями суверенных границ, поступают куда решительнее. Попинав твид носком ботинка, он дошел до высокого ровного шва, и завалился у его подножия, скрестив руки на груди. На площади что-то декламировали. Наверное, опять про разумный аскетизм.
Через некоторое время мимо прополз доходяга с узлом. Альфы все не было.
На площади было шумно. Сколько не присматривался, Никас не мог точно сказать, что там происходит, но ощутил зависть. Собственно, он мог бы назвать это оргией, если бы ему позволили принять в процессе активное участие.
— Мерзость какая, — процедил он бессильно.
Через минуту его накрыла черная разделяющаяся тень. Журналиста окружили остроносые вертолеты, украшенные соболиным мехом.