— Он тебя бросил.
— Нет, — ответила она, не зная точно к кому обратиться.
Мира улыбалась.
— Ты ему безразлична.
— Нет!
— Он породил тебя. А теперь хочет, что б ты умерла.
— Неправда!
Щебет стал громче. Теперь она смогла различить, что это всего одна фраза, повторяющаяся на разной скорости.
— Возьми его. Возьми его. Возьми его.
Френ посмотрела на протянутую ладонь Миры. Теперь там лежало не яблоко.
— Аркас, самовлюбленный эгоист. Твоя жизнь для него ничего не значит. Он может создать тысячу таких рабынь как ты. А потом — убить.
— Возьми его.
Кинжал был сделан из кости. Но не местной. Это была человеческая кость. Прикосновение к ней, вызывало трепет.
— Убей Аркаса, пока он не предал тебя. Его преступление не может быть оправдано.
Рукоять была обмотана черными волосами. Тоже — настоящими.
— Я не могу.
— Можешь.
— Можешь.
Рукоять легла в ее ладонь.
— Он никогда не изменял мне. С чего…
Мира схватила ее за шею, уже без всякого дружелюбия. Она подтащила лярву к воде и бросила, приказав:
— Смотри.
В отражении, Френ видела Никаса. Тот лежал, окруженный десятками образов, которые ублажали неистово и изобретательно. У нее никогда не было ничего подобного с хозяином.
Хозяин улыбался. Он совсем по ней не тосковал.
— Почему, думаешь, ты не попала к нему в этот раз? — жестко спросила Мира, пнув ее в бедро. — Дешевка. Он имел тебя, сколько хотел, а потом нашел луга бесконечного изобилия.
Она наклонилась к Френ и вдруг вцепилась в ее губы, страстно целуя и проталкивая языком последний кусочек яблока.
— Я чувствую вкус его губ, — прошептала Мира в лицо несчастной лярвы. — Возможно, я тоже захочу быть с ним. А ты, мелкая шлюха, уже испробовала вдоволь. Ты недостойна и капли его внимания.
Френ почувствовала ненависть. Настолько сильную, что закричала не своим голосом и оттолкнула Миру. Она забыла, что в ее руке был нож. Образ дружелюбия вскрикнул, но расхохотался, уползая прочь. Из ее ключицы сочилась кровь. Мира поднялась и, пошатнувшись, побрела в озеро, поднимая волны.
— Нет! — крикнула Френ. — Я не дам вам сделать это! Я убью вас обоих!
Рыдая от обиды, она бросилась следом.
Щебет в ее голове заливался, будто смех.
Глава 6
— Эльфийка была очень красива. Свои тёмно-каштановые волосы она подняла, уложив в красивую причёску и открыв тонкую шею. Из-за ушей на плечи спадали тонкие волнистые локоны, а косая чёлка частично прикрывала левую верхнюю часть лба. Белая кожа лица и шеи резко констатировала с тёмными волосами, и это по-настоящему было красиво. Дополнительное впечатление вызывало расшитое мелкими чешуйчатыми блёстками чёрное платье, верхний край косого подола которого начинался чуть выше середины левого бедра, подчёркивая стройность белых ног, а нижний заканчивался у правой щиколотки. В ромбовидном вырезе на боку была видна обтягивающая рёбра белая кожа, которая тоже резко констатировала с блестящим чёрным платьем и смотрелась очень соблазнительно…
Никас беспокойно заворочался и, сам того не желая, резко вдохнул. Крупнозернистая графомания мгновенно забила ему рот и рассадила горло. Миссионер раскашлялся, и принялся барахтаться в ней. Он уже ушел в графоманию по макушку и готов был скрыться полностью, помогая сыпучей серости уходить ниже вместе с ним.
Он не мог думать ни о чем, даже мысль о его неприкосновенности, вылетела из головы. Остался только страх удушья и клаустрофобия, приглушенная быстрым пробуждением.
В уши лезла какая-то угнетающая галиматья, грамматические ошибки и однообразные описания. У Никаса выступили слезы. Он шарил руками по поверхности, пытаясь нащупать какой-нибудь якорь. Хоть что-то, похожее на последний шанс. Даже если он не погибнет, он будет навеки затерт шепчущей массой. Это было бы очень неудобно, особенно с точки зрения простой необходимости не застревать в зыбучих породах.
И тут Никас, наконец, сориентировался:
— Альфа! Аль-кха-фа! Помоги мне!
Ничего, только несколько шепелявых периодов с описанием уютной воскресной кофейни, где подают отличный горячий шоколад. Нарциссия зашла в него, сразу же заметив его. Парень сидел за столиком, у окна, и что-то читал, рассеяно помешивая ложечкой горячий шоколад в чашке, который уже не дымился, и, кажется, давно остыл, так и не выпитый.
Я больше этого не вынесу, отчаянно подумал Никас.
— Альфа! Умоляю, вытащи меня отсюда! Можешь называть меня сынком, только вытащи! Я сам поймаю Клейтона!