Чтобы как-то оправдаться, я пробормотал, что немного знаком с местами, куда еду. Но он придирчиво переспросил и записал в блокнот мою фамилию.
Все это навело меня на серьезные размышления, и часто вспоминалось мне в моем путешествии строгое лицо Карла Яновича, и не оставлял некий подсознательный страх, что не дам я никакой информации. У меня даже появилась мысль — выделять то, что считал я безусловной информацией, курсивом. Например: в поселке Билибино в 1972 году проживают 12 тысяч человек ± несколько десятков неучтенных бичей. Однако курсив только подчеркивал бы, как ее в самом деле мало, этой информации. Кроме того, уже имеющиеся сведения о Севере очень различны у разных людей. Когда я в первый раз вернулся с Чукотки, мне случилось рассказывать одному знакомому про моржей. Я долго и вдохновенно повествовал, какого они размера, какие у них клыки и какой вкус мяса, пока тот не спросил:
— А вот эти… ты говоришь, моржи… они что — в лесу?
Человек этот жил в противоположном Чукотке углу страны, высоко в горах, занимался тем, что делал отличное красное сухое вино, потом добавлял в него воды и сахару и спускался на маленький базарчик к морю.
— Ну хорошо, ты не знаешь ничего про моржей, зато, наверное, все знаешь про вино. Зачем же ты его портишь? — укорил я.
Лицо его не дрогнуло, он только сказал:
— Завтра такой и такой вино торговать будем.
И назавтра я, с чувством неловкости за моих разомлевших от жары соотечественников, вынужден был наблюдать, как они недовольно морщатся, отведав настоящего вина, и как нахваливают разведенное. И я простил тому человеку незнание моржей.
Но вот мой московский сосед, кандидат наук, химик. Увидав у меня значок с надписью «Билибино — Певек», сказал: «Ну Билибино… (по аналогии, видимо, с Люблино он сделал ударение на последнем слоге) Билибино, это ясно, место такое, а Певек — фамилия, что ли?» Конечно, мир велик и разнообразен, а вдобавок еще и узок и замкнут, и со временем я перестал удивляться в таких случаях и сердиться и сам начал избегать рассказывать о Севере, а если кто-нибудь спрашивал: «Ну как там, на Камчатке, то есть на Чукотке?» — я скороговоркой бормотал: «Обыкновенно: киты, моржи, медведи…» — и человек оставался доволен.
И есть у меня несколько фанатиков-друзей, с которыми я вижусь очень редко, зато уж когда мы видимся, то до утра сидим, сблизив над столом головы, глядя друг на друга влюбленными глазами, и разговор наш звучит примерно так:
— Амгуэма…
— Да-а… А Провидения?
— Эх! А Нунлигран, Сиреники, Чаплино…
— И Нутепельмен, и Биллингс, мыс Шелагский!
— И Лаврентия?
— М-м… Но Уэлен!
— Да, да, Уэлен…
Таким образом, написать о Севере, чтобы это было одинаково ново и интересно для всех, видимо, невозможно. И все-таки мне хочется рассказывать о нем, потому что рассказать — значит вернуться еще раз…
Итак, Билибино — это «место такое»… В Магадане на проспекте Ленина выставлен стенд со схематической картой области. Расположенный не в центре этой громадной территории, а в юго-западном ее углу, сам Магадан очень напоминает штаб наступления на Север, с тремя отчетливыми направлениями. Два из них — вдоль Колымской трассы и побережья Тихого океана — как бы охватывают Север полукольцом, с запада и востока. Певек и Билибино — это лобовые удары…
От Магадана до Билибина полторы тысячи километров. Лететь туда можно напрямик на АН-24, а можно и на неспешном ИЛ-14 с посадками в Сеймчане, Омолоне, Черском. Я летел на ИЛ-14. Комары, которых много было в Магаданском аэропорту, прекрасно чувствовали себя и в самолете, и с каждой посадкой их становилось больше. В Сеймчане очень интересное здание аэропорта, деревянное, с фигурно срезанными остатками бревен, с башенкой, напоминает старинный русский терем. Говорят, и в Омолоне было такое, да сгорело. Поселок Омолон относится уже к Билибинскому району. Здесь к самолету собралась большая толпа, видно было, что большинство никого не встречает, вернее, просто встречают самолет. Сбежались и собаки. Их знали, с ними разговаривали: «А-а, Серый, и ты пришел встречать…» В сторонке стоял давно небритый мужчина, держа в руках небольшие оленьи рога. Время от времени он негромко и хрипло объявлял: