Лев проснулся от яркого слепящего в глаза солнечного света. Но вставать или просто открыть глаза не было ни сил, ни желания. Мальчик лежал и пытался сосредоточиться на своих ощущениях. Он был уставшим и вымотанным, как будто бежал длинный кросс и только что остановился. Сердце его гулко стучало о стенки грудной клетки, но не от волнения и беспокойства, а от радости и удовлетворения. В груди тлели угольки чего-то непередаваемого, что пылало ярким пожаром совсем недавно. И это было приятно, необычно, но приятно. Лев заложил руки за голову, так и не открывая глаз. Он услышал многоголосый хор птиц, что прославляли яркое солнце и этот прекрасный день. Он слышал шепот ветра, что накатывал на него подобно волнам прибоя, то приближаясь и обхватывая своими порывами-руками, то вновь уносясь прочь. Для него не было секретом, что неподалеку в густой кроне дерева на ветке сидела белка с бельчатами, только-только начавшими самостоятельно выбираться из дупла, а под ними шуршала опавшими золотистыми листьями мышка-полевка, к которой, шелестя чешуйками по мелким камушкам, ползла змея, неторопливо, дабы не спугнуть, подбираясь к своему завтраку. Лев был удивлен этому, к нему закралось подозрение, что это немного странно. Разве может столь отчетливо слышать человек звуки природы, ловить предсмертный писк мыши, движение сытой змеи, убирающейся прочь, возню бельчат или перешептывание деревьев с травой. Лев напрягся, он не чувствовал ни запаха дома, ни аромат стряпни, не слышал скрипа кресла-качалки, где каждое утро и каждый вечер сидела его мать. И он понял, что совершенно точно не дома, а звуки, окружающего его, тянутся к нему вовсе не из-за распахнутой ставни. Мальчик резко поднялся, одновременно открывая глаза. Увиденное ослепило его, и он поспешил спрятаться в сумраке переплетенных деревьев, украдкой оглядывая запылавшую яркими красками картину мира. Но это вытиснилось из сознания, когда мальчик осознал, что он абсолютно обнажен. Но сомнение, возмущение, удивление и страх лишь на непродолжительное время заметались в его сознании. Вскоре и они были вытеснены, вспугнуты подступившими воспоминаниями о том, что произошло накануне. Они закружились вокруг него хороводом подобно бешеному танцу ярких звезд. Лишь краткие вздохи-всхлипы перемежали картинки-видения, что они принесли с собой, и, не щадя, обрушивали на мальчика, что покачнувшись под их напором, бессильно осел на землю.
Вчера утром Лев был разбужен голосом отца. Удивленный, он, в распахнутой на груди старой отцовской рубахе, что едва прикрывала его колени, выскочил из комнаты. Они сидел за столом вдвоем - мать и отец, и о чем-то разговаривали. Хотя ему показалось, что говорил только он. При появлении ребенка, отец замолчал и бросил короткий взгляд через плечо. Бледная мать с припухшими красными глазами смотрела на сына как кролик на удава. Что удивило мальчика больше, он не мог сказать. Хотя привык за последнее время к странному поведению родителей, но сегодня он не просто чувствовал, знал, что-то не так. Что-то произошло или должно было произойти. И связано это было непосредственно с ним. Отец встал и поспешно покинул дом, даже не потрудившись закрыть дверь. Она медленно качалась взад-вперед, издавая режущий уши скрип. Но никто, ни он, ни мать не шелохнулись, чтобы прекратить это. Они смотрели друг другу в глаза, словно каждый из них силился рассмотреть что-то свое, ответ на ведомый только ему вопрос в их глубине: он в голубой бездне, она в зеленом мареве. Но это, конечно, было невозможно. Лев, молча, развернулся и вернулся в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Он был зол и раздосадован, но ему было жаль мать, и не хотелось лишний раз делать ей больно. Ведь с этим прекрасно справлялся и отец каждый день из года в год.
Мальчик решил не изменять сложившимся привычкам. Он как обычно отправился гулять. Когда он вновь вышел из комнаты, облаченный в уличное, мать все также сидела за столом, ее поза нисколько не изменилась, но дверь была закрыта. Мальчик сунул в карман два пирожка из тарелки, что еще с утра стояла перед отцом, и вышел на улицу. Лишь когда он оказался во дворе, обласканный утренним солнцем, из мрака дома до него донесся еле слышный голос:
- Отец просил вернуться когда погаснут последние лучи солнца. У него есть, что тебе показать.
Лев кивнул, но скорее самому себе и закрыл дверь. Не хотелось думать о том, чтобы это могло быть, как и об отце. Он перестал ждать от него ласки или одобрения. Это произошло незаметно для него совсем недавно. Мальчик сбросил оковы и узы, что тянули его к мрачному и жестокому человеку, который по чьей-то жестокой шутке звался его отцом. И он был рад этому. Больше не искал встречи с ним, стараясь как можно реже попадаться на глаза. Ожидая, когда же ему исполнится четырнадцать, и он сможет пойти в подмастерья к кузнецу или пекарю, или сапожнику. Мальчик еще сам не знал, чего именно он хочет, кем видит себя во взрослой жизни. Но то, что он покинет родительский дом, даже не сомневался.