Сегодня Лев признал в мужчине, опустившемся за клавишный инструмент, одного из своих друзей. Каро - тощий тип с копной каштановых волос, что спадали на глаза, всегда был молчалив и необщителен. Говорил мало, но от игр не отказывался. В те времена он с друзьями подтрунивал над Каро за его странную любовь к музыке, а когда он сообщил, что начал учиться игре на музыкальных инструментах, то подняли его на смех. Только сейчас, увидев, как тонкие бледные пальцы нежно, почти невесомо прикоснулись к клавишам, извлекая первые, пробные звуки, вскоре превратившиеся в прекрасную грустную мелодию, Лев понял, что они были чертовски неправы. И вот уже руки замелькали, то с одной стороны, то с другой, порой встречаясь на середине пути по черным клавишам. Мелодия ударила по ушам, изменившись до неузнаваемости - бодрая и веселая. А потом на импровизированной сцене, назначение которой Лев поначалу не понял, появилась хрупкая фигурка девушки. Она шла медленно, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, но, дойдя до середины, остановилась. Обведя собравшуюся публику горящим взглядом, она взмахнула руками. Музыка вновь изменилась. Стала более тягучей страстной, заставлявшей во все глаза следить за девушкой, пустившейся в пляс. Дразняще завораживающие, дарящие искушение движения заставили забыть обо всем на свете. Но только не его. Он сидел за самым дальним столиком, но это не помешало ему. Острое волчье зрение и тут сослужило службу. Поставив пустившуюся вслед за девушкой в пляс кружку на стол, и уронив внезапно ослабшие руки, он, затаив дыхание, смотрела на сцену. И вот вновь взметнулись ввысь длинные волосы цвета золота, тут же опали и покрыли собой плечи и спину, обрамляя личико с огромными почти прозрачными светло-карими глазами. Ошибки быть не могло.
Сердце бухнулось куда-то вниз, ладони вспотели, а во рту пересохло. Кулаки сжались, желая опуститься на что-нибудь: расколоть, разбить, сломать, уничтожить. Наваждение? Нет, это была она. Прекрасная, как никогда, его детская мечта в теле девушки, которой он не чаял увидеть.
Сил смотреть больше не было. Глаза защипало, а в груди стало нарастать рычание. Страстно захотелось издать дикий протяжный вой. Крылья носа затрепетали, когда он вновь обратил свой взгляд на сцену. Музыка становилась все тише и спокойнее, что возвещало окончание танца, и Лев поспешил ретироваться. Ему нужно было глотнуть воздуха и привести чувства, мысли в порядок. Понять, что это значит, для него и что делать дальше.
'Не потому ли я вновь здесь?' - задал он себе вопрос, хотя уже знал ответ.
Он вышел не через парадное, а, воспользовавшись устремленными на танцующую нимфу взглядами всех без исключения присутствующих в зале, выскользнул через черный вход, что был за спиной хозяина. Холодный весенний ветер рванул расстегнутый плащ в сторону, пробежал ледяными пальцами по разгоряченным щекам, коснулся обжигающим холодом лба. Лев не знал, что делать, о чем думать, куда податься, в какую сторону броситься. Мысли били набатом в голове, кричали в ушах стаей потревоженных птиц, сводили с ума, не давали сосредоточиться на чем-то одном.
'Жива! Она жива! Моя девочка жива!'
Хотя была ли она теперь его? А была ли когда-то? Одно он знал точно: ту, что он считал давно мертвой, та, кого он давным-давно перестал относить к миру живых, чью смерть оплакивал, с чьей гибелью так и не смог смириться спустя столько лет, была живой и здоровой. Она все это время находилась в деревне и жила обычной жизнью. Возможно, вышла замуж и уже стала не единожды матерью.
Мысли об этом причинили боль, отчаяние еще сильнее вцепилось в горло, стремясь выжать из него последние крохи воздуха.
- Лев? Это правда, ты?
- Агния, - выдохнул мужчина, еще до конца не веря в произошедшее.
За чередой собственных метаний и мыслей, он совсем не услышал, когда она подошла. И стояла сейчас за спиной так близко, что он смог почувствовать ее запах - исключительный, незабываемый, такой желанный. Он замер в нерешительности, не зная, что делать. Раздался легкий мелодичный смех, который хотелось слушать вечно. Маленькая ладошка обхватила плечо, разворачивая несговорчивого мужчину к себе лицом. Он зажмурился, желая оттянуть сладостный момент. Но когда ощутил на щеке ее легкие пальчики, больше сдерживаться не мог. Открыл глаза и утонул. Молчание повисло между ними, но не было нерушимой стеной или сковывающим слова и движения препятствием. Оно было полно совсем иными знаками, общением другой формы. Ведь слова им были не нужны. Так много плескалось на дне ее светло-карих глаз, и так много выдавали его зеленые бездны.