– Ну, а теперь, – сказала она, – пока до скачек еще есть время, мы можем спокойно поговорить. Расскажи мне обо всех новостях. Был ли ты в Сент-Омере? Видел ли Эдмунда?
– Да, он очень счастлив. В этом году, надень Святого Михаэля, принял обет, думаю, скоро он станет монахом. Ты знаешь, ведь он такой... – Кловис замолчал в поисках слова, а затем продолжил: – Его взгляд всегда направлен внутрь, на тихую лужайку души.
Аннунсиата нежно улыбнулась.
– Ты так долго прожил при дворе и все еще уверен, что у мужчин есть душа?
Он мирно посмотрел на нее.
– Называй это как хочешь, но ведь что-то заставляет мужчин ходить на двух ногах, а не на четырех?
– Что слышно с войны? – спросила она спустя минуту.
– Все плохо, очень плохо. Новости с войны не могут быть хорошими. Наш флот ничего не добился на море, французы начали наступление на Данию, а датчане тем временем понемногу отступают: разрушили дамбу и теперь стоят напротив французов, глядя на них через пролив.
– Как ты думаешь, французы пойдут в наступление? – спросила Аннунсиата.
– Я думаю, нет. Ходят слухи, что датчане недовольны своим правительством из-за того, что война приняла такой оборот. Они хотят мира с Англией так же, как и большинство англичан стремятся к миру с Данией. Датский народ уверен, что их министры продали мир в своих интересах. Предприняты попытки вернуть Вильгельма Оранского на его законное место, чтобы еще раз сделать наследным штатгальтером.
– А что это такое? Что-то вроде короля? – спросила Аннунсиата.
Вильгельм был племянником короля Чарльза, сыном его сестры Мэри.
– Почти так; однако его власть не абсолютна, он всегда должен будет искать согласия с датским парламентом. Но в общем-то, он будет королем.
– А что будем делать мы? Я полагаю, что король откажется вести войну с собственным племянником?
– Не знаю, – вздохнул Кловис. – Понятия не имею, что будет делать наш король. Мне кажется, он ставит войну с Данией на первое место. Но думаю, что ты права: если принц Вильгельм станет штатгальтером, наш король скорее заключит союз с ним против Франции. Это более желанный друг, чем король Людовик.
Подошли Криспиан и Фрэнсис, которые ходили смотреть лошадей. Они были близкими друзьями и кузенами и проделали длинный путь вместе с армией Монка, чтобы вернуть королю Чарльзу его корону, но были абсолютно не похожи друг на друга. Криспиан, невысокий и плотный, еще раздобрел, с тех пор как стал сам себе хозяином и освободился от неодобрительной опеки отца. Он ел и пил без меры, а выпить очень любил. Его поместье располагалось на границе с Шотландией, на пересечении торговых путей, и поэтому в Нортумберленде найти хорошее вино было легче, чем где-нибудь южнее. Такие привычки не улучшили его внешность: волосы выпадали, тонкие черты лица, доставшиеся ему от матери, исчезли под слоем жира, от обильных возлияний лицо все больше краснело, а голубые глаза день ото дня становились все более водянистыми.
Фрэнк же был худым, смуглым, стройным и крепким, как орех. В Тодс Ноу он вел спартанский образ жизни, сам управляя своим поместьем и приглядывая еще и за Эмблхоупом, доставшимся Ральфу в наследство от первой жены. Его тонкие ноги были слегка искривлены от частой верховой езды, лицо, обветренное, смуглое, с высокими скулами, избороздили мелкие морщинки, но оно оставалось приятным и веселым. Его украшали очень голубые глаза, а темные кудрявые волосы только начали покрываться серебром.
Братья подошли вместе, и Криспиан, крепкой рукой обнимая Фрэнка за плечи, сказал:
– Черт побери! Мне нравится этот конь. Он должен носить тебя весь день и вернуться с высоко поднятой головой. И мне по душе йомен, который его оседлал. Я люблю таких ребят, в них столько задора!
– Если он будет продолжать принимать выпивку от своих почитателей, – заметил Фрэнк, – то выпадет из седла раньше, чем попадет на старт. Этот парень слишком тяжел для быстрой езды, его ноги похожи на дубы.
Фрэнк перехватил взгляд Аннунсиаты и улыбнулся, слегка поклонившись ей.
– Он очень вынослив, это я гарантирую, но не сможет развить скорость, а скачки устроены для легких и быстрых лошадей, – терпеливо пояснила Аннунсиата.
Криспиан тут же поправился:
– Я же не говорил, что он станет победителем. Я просто сказал, что мне он очень нравится. Ну, ладно, леди! Вам удобно? Скоро выведут лошадей для парада. Фэн и Нэн, подвиньтесь-ка, чтобы мы с Фрэнком могли сесть рядом с графиней.
Девушки беспрекословно подчинились, но Фрэнк вытянул руку и галантно сказал:
– Ни в косм случае, Крисп, мы не должны причинять дамам такого беспокойства. Кузина Фэнни, пожалуйста, сядьте на место. Мы великолепно разместимся у ног дам и будем развлекать их.
Криспиан озабочено огляделся:
– Черт побери, Фрэнк! Если я сяду, то уже никогда не подымусь. Фэн не возражает, чтобы немного потесниться, не так ли, Фэн?
Но Фрэнк не позволил ей этого сделать и, улыбаясь, решительно устроился у ног Фрэнсис, тем самым не давая ей возможности подчиниться брату. Крисп со стонами и руганью с трудом пристроил свое грузное тело между Сабиной и Анной, тяжело вздыхая, но без обиды, потому что Фрэнк все всегда делал правильно. Аннунсиата удивленно переглянулась с Кловисом, заметив при этом, как залилась краской Фрэнсис, когда у ее ног расположился Фрэнк. Лицо девушки осветилось радостной улыбкой, которая значила нечто большее, чем благодарность за ту маленькую услугу, которую он ей оказал. Фрэнк поднял глаза на Фрэнсис, и Аннунсиата подумала, что вряд ли он понимает, как относится к нему кузина. Бедной Фэн было уже двадцать четыре, ей давно пора замуж, но ее отец был очень болен, а Криспиан – слишком ленив, чтобы искать партию для сестры. Кроме того, четыре года назад, после смерти матери, она осталась за старшую, на ней лежали все заботы по хозяйству, и Криспиан, вероятно, решил, что ей уже никогда не выйти замуж. Анна, полная противоположность Фэн, была мягкой, аппетитно пухленькой, простой девушкой, охотно со всеми соглашавшейся. И хотя ей уже исполнился двадцать один год и, по мнению Криспиана, замужество ей тоже не грозило, она была вполне счастлива, посвятив себя брату и сестре и не особенно интересуясь тем, что происходит вне стен дома. Кловис, уловив направление взгляда Аннунсиаты, тихонько извинился перед ней и направился к Анне, чтобы немного развлечь ее. Аннунсиата мысленно поаплодировала ему за этот акт милосердия, несмотря на то, что сама осталась без компании.
Брен и Ферн, с визгом и лаем шныряя под ногами собравшихся, пролезли к Аннунсиате и ткнулись в ее руки, а успокоившись, примостились у ее ног, занимая очень много места. Следом за ними пришел Ральф.
– Дорогой, забери собак, – жестко сказала Аннунсиата, и Ральф, взяв их за ошейники, вывел из павильона.
– Можно мне присесть? – спросил он нетерпеливо. – Скоро начнется состязание.
Участники первого заезда подъехали, чтобы засвидетельствовать почтение графине и остальным членам семейства и дать им возможность полюбоваться лошадьми. На поле заключались пари, и все, даже слуги, хотели поставить хотя бы на одного скакуна.
Каких только лошадей здесь не было, начиная от пони и кончая плужными. Участники состязаний отличались не меньшим разнообразием. Тут были друзья дома, джентльмены из города и их сыновья, сквайры из ближайших поместий, фермеры с соседних земель, ремесленники и даже цыгане, которые к павильону не приближались, но бросали туда любопытные взгляды, крепко держа поводья своих тяжеловозов.
– Я выведу породу мулов, – прошептал Ральф Аннунсиате, когда этот странный парад кончился. – Сюда приходил один сумасшедший старик из Гэлтреса, который хотел, чтобы его маленькая дочь участвовала в параде верхом на тягловом быке.
Аннунсиата засмеялась:
– Не верю. А, вот и твои лошади. И, надо сказать, выглядят они великолепно.