Арабелла, поначалу с интересом внимавшая рассказам брата о солдатской жизни, отказалась его слушать, когда он достиг конца своего репортажа и начал повторяться. Она вернулась к повседневным занятиям, хоть и лишенная своей компаньонки, Каролин. Мартин, как обычно, был очень занят делами поместья, а Аннунсиата отдала все внимание Карелли и Морису, приехавшим на летние каникулы. Поскольку Арабеллу никогда не интересовали проблемы воспитания детей, а ее сын Джеймс-Маттиас был еще слишком мал, чтобы обучаться верховой езде, она вынуждена была развлекаться самостоятельно и, по большей части, в одиночестве.
В конце сентября Карелли и Морис вернулись в Оксфорд, а в Морлэнд приехал погостить маркиз Эли. При виде своего старого друга Хьюго очень обрадовался и даже стал похож на себя прежнего. Казалось, приступы его странного оцепенения ушли без остатка. Эли всегда хорошо относился к Арабелле, и они вчетвером развлекались, как могли: катались верхом, охотились, гуляли, танцевали, наносили визиты, посещали ассамблеи, проводили вечера за картами или разыгрывали шарады.
Мартин наблюдал за такой активностью с легким удивлением. Он считал прежнюю привязанность Арабеллы утомительной и очень радовался, что она не претендует на его внимание, но иногда ему приходило в голову, что любой непосвященный в отношения людей, живущих под этой крышей, вполне мог подумать, что Мартин и Аннунсиата были супругами, а Арабелла и Эли – такой же семейной парой, как Хьюго и Каролин.
Когда сыновья уехали, Аннунсиата опять занялась Шоузом и действительно наняла строителей, чтобы начать работу, планы о которой так долго вынашивала. Наружная стена старого дома была в очень плохом состоянии, а домик привратника вообще почти развалился. Она приказала разобрать их, а камень использовать для нового строения. Аннунсиата проводила там очень много времени. Мартин часто приезжал туда, отчасти чтобы повидаться с ней в относительном уединении, а отчасти из-за того, что ему было интересно наблюдать за реализацией проекта, который он долгое время считал несбыточным. К его удивлению, сначала начали строить купальню.
– Это будет испытанием мастерства, – объясняла она. – Если они хорошо построят этот маленький домик, я спокойно смогу доверить им строительство главного здания.
Мартин понимающе улыбнулся.
– Ты же знаешь, что главная причина не эта. Ты любишь быстрые результаты, и у тебя нет терпения ждать годы, чтобы увидеть, как твои планы претворяются в жизнь.
– Пусть так, тогда я дострою купальню и запрещу пользоваться ею всем, кто мне не верит.
– Ты никогда не запретишь пользоваться купальней тому, кто будет восхищаться ею и говорить, насколько ты умна, – сказал Мартин.
Когда был готов фундамент, она подвела к нему Мартина и точно описала, как все это будет выглядеть.
– Здесь будет две комнаты, видишь? Тут – ванны. Тут – раздевалка. Вокруг – окна из цветного стекла, так что все внутри будет залито светом. На пол постелят черную и белую плитку, а в центре каждой комнаты установят фонтан. Вот здесь будет стоять огромная ванна из белого мрамора, в раздевалке я поставлю французский шезлонг, обитый белым атласом с золотыми нитями. А кругом расставят деревца в белых мраморных горшках – апельсины и лимоны. А здесь будет котельная, чтобы можно было нагреть столько воды, сколько захочется. А над ванной, на потолке, будет большая мраморная роза с множеством дырочек, а над ней – на чердаке – цистерна с водой, так что, если дернуть за шнурок, вода через дырочки в розе упадет на тебя, как дождь. Посмотри, я сейчас все тебе нарисую.
Мартин шел следом, слушая ее описания. Аннунсиата была так воодушевлена и так молода в своем энтузиазме, что он улыбался от удовольствия, глядя на нее. Фэнд тоже ходил за ней по пятам и при каждой остановке тыкался любопытным носом в ее платье, стараясь выяснить, что с ними происходит и что так заинтересовало хозяйку. Но когда в октябре настала сырая и холодная погода, ее пыл остыл и она предпочитала наблюдать за продвижением своего проекта, читая отчеты в тепле и уюте Морлэнда.
Из-за плохой погоды и отсутствия развлечений и дел на улице Аннунсиате и Мартину пришлось сидеть взаперти. С каждой неделей им становилось все тяжелей находиться в такой близости друг от друга и не выдать своих истинных чувств. Она бросала на него жгучие, алчущие взгляды, а в ноябре он разработал план, о котором и рассказал ей однажды утром, когда они были одни в комнате стюарда.
– На Северной улице есть один дом, – сказал он. – Дом принадлежит Киту, но я, будучи доверенным лицом, занимался его реставрацией. Строители уже закончили работу, и мне надо найти подходящего арендатора, но пока я этого не сделаю, дом будет пустовать.
Мартин замолчал, и их глаза сказали друг другу то, что не было произнесено вслух.
– Это, наверное, довольно опасно, – сказала Аннунсиата, – но...
– Но лучше, чем ничего, – закончил он за нее. – Я могу беспрепятственно поехать туда в любое время, но тебе придется ездить отдельно и в маске. Мы должны быть очень осторожны...
Она кивнула и почувствовала, что сердце сжимается от внезапного предчувствия беды и страха.
– Об этом должна будет знать Хлорис. Я могу ей довериться.
– Очень хорошо, тогда...
– Пусть это случится поскорее, – с надеждой сказала она.
Ничего особенного в этом доме не было, за исключением, может быть, вида из верхних окон на реку и величаво возвышающийся Гайдхолл. Мартин обставил дом кое-какой мебелью, и они начали встречаться там при каждом удобном случае. В магазине, куда дворяне иногда сдавали вещи, которыми давно не пользовались, Хлорис удалось купить плащ и маску. Эти вещи помогали Аннунсиате оставаться неузнанной, когда она шла на свидание. Они оставляли лошадей в гостинице на Миклгейт, напротив церкви Святого Мартина, и шли задними дворами к дому, и именно эта часть пути доставляла Аннунсиате больше всего беспокойства. Никогда раньше она не ходила по городу пешком и скоро обнаружила, что на уровне земли город пахнет еще хуже, чем на уровне спины лошади. Мартин всегда приезжал раньше ее, приближаясь к дому с противоположной стороны, в плаще и светлом парике, что считал вполне достаточной маскировкой. Если все было в порядке, он повязывал на ручку двери ленту, тем самым давая им знать, что путь свободен. Хлорис, на случай неожиданного визита нежелательных гостей, поджидала в гостиной внизу, читая книгу или вышивая.
– Много лет назад, – сказала однажды Аннунсиата, когда они с Мартином были одни в комнате, которую она называла «убежищем», – я бы посчитала все это приключением. Сейчас я расцениваю это как испытание нашей любви.
– Ты хочешь прекратить наши встречи? – спросил он.
Аннунсиата стояла у окна, глядя на первый белый легкий снег, падающий с серого неба на серую реку, но при этих словах быстро обернулась, и лицо ее осветилось радостью, которая всегда так воодушевляла его.
– О, нет! – воскликнула она. – В них вся моя жизнь. Я только хочу...
– Чего ты хочешь, мой ангел? – спросил он, пересек комнату, подошел к ней, крепко обнял за талию, чтобы вместе с ней смотреть на этот серо-белый день.
– Я хотела бы уехать далеко-далеко отсюда, навсегда, вместе с тобой. И чтобы мы просто жили друг с другом, как любящие муж и жена. Где-нибудь там, где нас никто не знает.
– Неужели ты согласишься расстаться со своим положением и богатством? – спросил он, слегка удивленный и тронутый ее словами.
– Все мое богатство и положение ничего не значат, если рядом нет самого дорогого человека – тебя. Но дело не только в этом, – печально добавила она.
– Не только. – Согласился он. – Кроме того, есть долг, ответственность...
Аннунсиата медленно повернулась, чтобы еще раз взглянуть в любимое, нежное лицо – он давно был знаком с чувством долга. Ему было уже почти тридцать лет, и большая разница в возрасте, поначалу так пугавшая ее, уменьшалась с каждым годом.
– Ты всегда был старше своих лет, Мартин, – сказала она. – Мне кажется, ты никогда не имел возможности быть абсолютно беззаботным.
Он засмеялся.
– Я не был шаловливым ребенком даже тогда, когда ходил под стол пешком. Может быть, если мы убежим вместе, я научусь быть беззаботным. Ради этого, наверное, стоит попробовать.