— Допустим, сама Перпетуя его и могла пустить тайно, — помял затылок старый солдат, — для каких-то целей неблаговидных. Ну, так, а её-то тогда какого чёр… зачем убивать? И потом, я давно за ним наблюдаю — нет, не нашёл он ещё сюда ходу.
— И что это всё значит, а? — вопрос подразумевал, что доводы бывшего денщика мажордом принял.
Степан растерялся — он ещё не до конца понял, куда клонит упрямый голландец, но смутные подозрения сходного толка уже тревожили его честное сердце.
— Понимаю, сударь, понимаю… Так выходит, что ударил Перпетую по голове кто-то свой, домашний…
— Именно так, герр Крайнов, — подвёл неутешительный итог Ванн Келлер, впервые удостоив старого солдата обращением благородным, — я опрошу всью прислугу, досконально опрошу, бьез всяких увьёрток! Надобно выяснить, кто посмел взять вещь со стола его сиятельства. Вижу в сём поступке злой умысьел!
— Да-а-а, — крякнул Степан, — это ни в какие ворота! Неужто хотели… страшно сказать… на князя нашего тень кинуть?
— Это смьешно! — пожал плечами голландец, — Зачьем князю бить по головье жалкую старуху? Самому! Когда стоит ему только пальцем пошевельить — и… — он провёл рукой вдоль своего горла над белоснежным воротником. — Это нелогьично, так?
Крайнов глубоко выдохнул, потому что возмущению его не было предела: рассуждать об Александре Даниловиче, как о любом ином! Спасибо, хоть догадался не обвинить кормильца.
— И мыслю я так, что у человьека этого просто не было времени искать что-то другое. В саду камней нет — это всьем известно. В доме взять что-либо незамьетно сложно. Ничего из своих вещьей он использовать не мог. Вот и схватьил то, чем можно ударьить, и пропажу чего не сразу заметьят. Моё пресс-папье — нет, человьек знает, что я аккуратен и слежу за вещьями, но князь… — голландец пожал плечами, давая понять, что безалаберность Александра Даниловича, увы, выходит за пределы его понимания и круга обязанностей.
Поразмыслив, Степан согласился с мажордомом, хоть и не без оговорок, ибо по-разному видели если не саму картину происшествия печального, то её трактовку.
Ван Келлер предложил осмотреть закуток Перпетуи, пока княгиня не распорядилась всё там убрать. Пользуясь властью, мажордом выгнал оттуда всех любопытствующих, шнырявших в поисках, чем можно бы поживиться из добра приживалки.
Копаться в вещах бабских неприятно было старому солдату, но он чувствовал, что в чём-то голландец прав — жизнь блаженной оборвалась неожиданно, а за этим стояли какие-то дела мутные. Баночки и скляночки понюхали, в руках повертели, да собрали вместе в кладовую. Перерыли перины пуховые, подаренные княгиней, и среди них внимательный Ван Келлер нашёл смятый листик, будто вырванный из какой-то книги. Между строчками печатными от руки был вписаны буквы — вкривь вкось.
— О, ничьего не понимаю, — покачал головой мажордом, — не разберёшь ли, Степан?
— Так я, батюшка мой, не силён в чтении да письме, вот дочка моя — та больно шустра, — не без гордости ответил Крайнов.
Вызванная Катюша, сильно притихшая и заплаканная, опустив очи, предстала перед строгим мажордомом.
— Читай, девьица, что тут сказано, в сих каракулях?
— По одному золотнику мелиссы, мяты и цикория, да столько же корицы и на шкалик заведённого цикория, а жасмина щепоть, — медленно продираясь через малопонятные значки, сообщила Катя, — ах, это, наверное, какие-то снадобья, у тётеньки Перпетуи их было множество. Да вот ещё что-то приписано, — девушка наморщила лобик, — дабы отвратить мужа сего от недостойной девы в чай добавлять и такие слова говорить… — Катюша залилась краской, — тут дальше уже совсем буквы расплылись.
— Ишь ты, — усмехнулся Степан, — блаженная наша отвороты делала. Интересно — кому?
— Что есть «отворот»? — заинтересовался Ван Келлер.
— По молодости, помню, девки да бабы сим баловались, — Степан взял у дочери листок и повертел в руках, — чтобы значит, мужиков держать при себе, чтобы на сторону не глядели, на других баб, в смысле.
— А-а-а, — догадался мажордом, — суеверия варварские. Просил ли кто её, ли по своей охоте творила такие дела покойница?
— Могу ли я идти, — поджала губы Катюша, — надо до вечерней службы ещё многое успеть.
Ван Келлер отпустил её, а сам аккуратно сложил листок и спрятал в карман камзола.
— Вот видьишь, Степан, баба всякие зелья варила, добавляла куда-то. А как они на человьека подействовать могут?
— Так всё, что Катерина назвала — безобидно весьма, вреда от этого никакого нету. Разве только слова тайные могут чары навести.