— Ага, — вяло согласился Степан и невесело усмехнулся, — только ведь, сударь, и я могу тем человеком оказаться? А вы меня вот в доверенные лица произвели.
— Не так, — махнул рукой голландец, — ты не мог. Ты есть преданный пёс его сиятельства. Да и правду сказать, Зотова убить-то, пожалуй, и убил бы, но вот старуху… Да и сам за разбойником этим следил, с князем разговор имел — нет, сие не ты свершил.
— Верно, господин хороший, не я. А ножичек, которым Акимку прирезали, вот, извольте ли видеть, — Крайнов осторожно положил нож в платке на стол. Голландец брезгливо поморщился, — признал я его. У нас таких отродясь не бывало.
— Почьему? — преодолевая отвращение, Ван Келлер наклонился к окровавленному оружию.
— А вот, смотрите: тоненький ножик, с ручкой серебряной. Я бы, пожалуй, и не знал, что таким делают, да случаем видал, как повар Гийом им рыбу разделывал. Его это нож, и привёз он его из самой Франции.
— Так-так, — мажордом застучал пальцами по столу.
— А может, он Акимку и того? — обрадовался Степан, что может указать на человека, к которому мало испытывает душевного расположения. О других он и думать не хотел, особенно о дочери родной. — Надо его допросить и под замок посадить!
— Под замок? — вздёрнул брови Ван Келлер, и глаза его вдруг блеснули. — Что ж, пожалуй. Нож его — не отвертится!
Приведенный в кабинет здоровым гвардейцем француз выражал своё возмущение на трёх языках, в том числе, ругаясь самыми бранными словами на русском. Предъявленный нож повар опознал, согласился, что принадлежит ему, но отрицал, брызгая слюной, что общался тайно с Акимом Зотовым, что впустил его ночью в подвал и, тем более, что убил названного Зотова.
— Нож могли у меня просто взять! — привёл последний довод разгорячённый Гийом.
— Вот как? — Ван Келлер растянул губы в улыбке, но глаза его оставались серьёзны. — На вашей кухне что твориться? Кто угодно может зайти, да?
— Нет, не кто угодно! Не кто угодно! — бушевал повар. — Но всё же заходят. Я не могу вспомнить, кто мог взять нож.
— А вот посидите под арестом в своих покоях, может, и вспомните. — мажордом призвал гвардейца, приказал запереть француза в его апартаментах и поставить стражу за дверью и под окном.
— Я никого не убивал! Не мог убить! — долго разносились крики разъярённого Гийома по дворцу.
— Он зарезал Акимку, — уверенно заявил Степан голландцу, — не знаю — зачем, но чувствую — он. Увёртливый французик! И в сговор вошёл, чтобы навести вора на княжеское добро — вон всего сколько! — солдат махнул рукой, описав круг, в который попали и часы дорогие, и подсвечники чистого серебра, и иные безделушки, коих было у Светлейшего в неисчислимом количестве.
— Сие возможно, да, — вздохнул Ван Келлер, задумчиво глядя в окно.
Его размышления прервал один из стражников, который доложил, что возле ограды в саду нашли присыпанный снегом короб, в котором носят товар.
Короб внесли, открыли, и Степан опознал лоток Акима. Мажордом отослал стражников и внимательно осмотрел деревянный ящик. Они с Крайновым высыпали на пол незатейливый товар, который неизменно привлекал женское внимание: платочки, гребни, простенькие украшения. Бывший денщик потряс короб и почувствовал: под дном что-то болтается. Кулаком он разбил дно ящика, оцарапав руку, и выломал его с корнем.
Заглянули внутрь Ван Келлер и Степан — и ахнули. Короб-то с двойным днищем оказался! В небольшом простенке лежала какая-то баночка, из тех, что аптекари выдают с лекарствами разными, мазями да притираниями.
Посмотрели друг на друга старые враги, коих свела вместе нужда. И поняли они, что идти им вместе до конца, и узнать правду придётся. И что правда эта принесёт, пока неясно, но жизнь многих людей изменит она невозвратно.
— А ведь мы, Степан, кое-что упустьили, — неодобрительно покачал головой голландец, — недопустьимо! Ты солдат, скажи, чего мы не сделали?
— Мы не осматривали тело, отсюда не ведаем, было ли у злодея какое оружие, — почти сразу ответил бывший денщик.
Упущение было устранено бравыми гвардейцами, они и принесли в кабинет Ван Келлера кинжал, который нашли за голенищем сапога Акима.
— Хм, — потёр подбородок голландец, — мы имеем два ножа. И на какие мысли это наводит?
— Ну, сударь, сдаётся мне вот что: открыл супостат окошко, Акимка в него сунулся — тулуп мешает. Скинул он его и передал, стало быть, сообщнику. Тот свернул и положил на чурбан. Зотов пролезает в окно, и в этот самый момент сообщник его закалывает ножом — вот этим, — Крайнов указал на серебряный нож француза, — Зотов падает вниз, на пол и почти сразу умирает. Нож — он в голенище плотно сидел, потому убивец его не приметил. Возможно, нагнулся, проверил — дышит ли, и ушёл. — Степан, расхрабрившись, плеснул себе воды из графина голландца. Тот только повёл рыбьими глазами, но замечания делать не стал.