— И Фроська тоже?
Анна небрежно повела бровью.
— Фроська — глупое существо! Она завидовала Катерине, что её князь приметил, мечтала, чтобы он и с ней… Ничтожная, пустая! Я отказалась от мысли добавлять настойку в еду, это и сложнее — вмешать можно было в тесто для хлеба и пирогов да в напитки. Проще же — в мази и притирания. Бабка мне говорила, что тогда видения могут быть и о плотских радостях… поначалу. А потом человек просто сходит с ума. Так с Фроськой и вышло. Старая дура Перпетуя видела то, что хотела видеть — нечистую силу, от которой Фроська будто бы отбивалась.
— Послушай, Степан, — она приблизила лицо своё к нему и горячо зашептала, — я добавила настой дурмана в ароматную воду князя. Рано или поздно он будет ею пользоваться, и она подействует. У меня в покоях есть ещё — добавь ему, и ты будешь отомщён!
— Так вот, какая напасть одолела Харитона! — протянул Степан. — Понятно, с чего это он в нечистую силу поверил!
— Ты найдёшь настой в моей комнате — в шкатулочке у кровати, — сказала Анна, — хорошо?
— Допустим, найду, — кивнул Степан.
— Вот и ладно, — улыбнулась Анна и нежно поцеловала Крайнова в щёку, — а теперь, прощай, Степан Иванович, не поминай лихом!
Она рванулась к воротам и побежала к реке. Гвардейцы кинулись за ней, но Степан вроде как запутался в створке и помешал им. Анна пробежала десять метров до реки и прыгнула на лёд. Недалеко от берега чернели проруби, которыми пользовались для забора воды — в хозяйстве дворца необходимой, прачки ходили к полыньям для стирки вещей прислуги.
Крайнов видел, как Анна подбежала к полынье, а далее всё поплыло, размылось. Когда бывший денник пришёл в себя, Ван Келлер стоял рядом и сурово качал головой.
— Ты, Степан, так ничьему и не научился! Упустил злодейку. А ведь я тебье говорил: всё — вот тут, — он постучал пальцем указательным по лбу, — а вот тут — должно быть пусто, — он положил ладонь на левую фалду камзола.
— А иди-ка ты, сударь, знаешь куда! — резко ответил старый солдат, — Живи себе одним умишком, коль здесь, — он прижал руку к сердцу, — пусто, и радуйся… Если сможешь!
Голландец отступил с видом оскорблённого достоинства и пропустил Степана во двор. Тот побрёл, ссутулившись и шаркая ногами — жить-то надо, когда ещё его час настанет?