— Может, привал, капитан? — с надеждой спросил один из охранников.
— И то. Может, заночуем, ваше благородие? — поддержал кучер. Кивнул на тяжело поводящих боками лошадей. — Оне совсем как есть взопрелые, ваш-благородь, слышьте, как хрыпят?
Кони, хвала богам, отнюдь не «хрыпели», хотя и выглядели слишком уставшими, чтобы продолжать путешествие с прежней скоростью. Вполне можно было бы рискнуть, пройти еще пару лиг…
Но что-то смущало. Какое-то неуловимое, неясное чувство опасности.
Альн посмотрел на небо — похожая на початую головку сыра луна еще не вошла в полную силу, значит, шалостей оборотней можно не опасаться. Опять же, погода слишком мокрая и холодная; что называется, хорошая собака хозяина из дома не выпустит… Путешествуя по Кавладору в сопровождении налоговых караванов, Альн де Дьюр на собственном опыте убедился, что преступлений глубокой осенью и зимой совершается гораздо меньше, чем теплой весной или летом.
А раз опасность меньше — вполне можно пожертвовать двумя лигами пути по раскисшей дороге и скомандовать привал.
Пожав плечами — тем самым выражая некоторое, весьма условное согласие со словами подчиненных, — Альн указал на рощицу и максимально четко дал понять, что не считает соседство с данным лесным массивом благонадежным и полезным. Веток можно нарубить — или вытащить те, которые еще не успели утонуть в грязи. И развести костерок во-о-он там, на пригорочке. И посуше будет, и окрестности просматриваются…
Через некоторое время, сидя у небольшого костра, Альн раскурил трубку и, изредка посматривая на своих подчиненных, вытащил из кармана письмо из дома. Фиона писала о том, что ее отец стал жаловаться на боли в сердце, сообщала об очередном разводе второй сестры и о скандале в доме третьей. Всё как всегда, — усмехнулся Альн. Милая Фиона… Он прочитал приписку, сделанную рукой сына — Фриолар кратко доводил до сведения отца о своих успехах в школе. Потом Альн сложил письмецо, провел пальцами по сгибам бумаги, и только тогда почувствовал некоторое спокойствие. Будто всё волшебным образом встало на свои места, будто всё так, как и должно было быть…
Он проснулся несколько часов спустя и несколько секунд лежал с открытыми глазами, соображая, что его разбудило. Неровный диск луны светил с грязно-бирюзового неба, позволяя рассмотреть детали окружающего пейзажа с навязчивой подробностью.
Холодно.
Воздух сырой, с ароматами грибов и мокрого леса.
Темно-зеленые, почти черные сосенки — низкая поросль, прилепившаяся на склоне холма.
Три лошади — два мощных тяжеловоза и собственный, де Дьюра, верховой. В лунном свете шкуры животных выглядят так, будто их смазали маслом. Кони стоят совершенно неподвижно, опустив головы. Совершенно обычная поза — но что-то в ней неправильно, нелепо…
Рядом с лошадьми спит кучер, гном и еще двое охранников — верно, сразу после ужина они уселись играть в «Короля и Звездочета», да так и заснули, с фишками и картами в руках… И охранник, которому выпал черед нести ночной дозор, спит рядом — обняв алебарду, приоткрыв рот и счастливо посапывая. Ах, скотина, дождешься ты у меня!..
Укуси вас крокодилы, да почему ж вы все спите?!
Альн резко перевернулся на бок, стараясь, чтобы его движение вышло беззвучным. Теперь он мог видеть и другую часть лагеря — люди и гномы спали, причем у Альна возникло ощущение, что каждый охранник уснул мгновенно, провалившись в царство Гьюпсюэ в один момент, а не долго устраиваясь, ворочаясь и считая перед сном прыгающих через забор баранов.
Так не бывает, — подумал Альн.
Он осторожно протянул руку, нащупывая лежащий рядом меч.
Так не бывает, — повторил он себе. — Значит, это не настоящий сон, а какое-то волшебство.
И сразу же получил подтверждение своей правоты — с фургона, посвистывая на мотив старинной песенки, спрыгнул какой-то человек. Он нес четыре больших мешка — каждый из них был украшен гербом Министерства Золота и, как знал Альн, вмещал по пять сотен золотых монет.
Такая тяжесть по плечу не каждому взрослому мужчине. Однако против всяких ожиданий вор, как понял кавалер де Дьюр в следующий миг, когда луна услужливо посветила с небосвода, был неприлично молод — парню было лет семнадцать. Обычный деревенский паренек, — среднего роста, кособокий, лицо в оспинах, неровно остриженные темные волосы, одет в домотканую рубаху и залатанные штаны, — он мог быть и иберрцем, и фноссианцем, и кавладорцем. Здесь, на юге, много таких чернявых типов…
Паренек небрежно бросил мешки на землю и снова полез в фургон. Он действовал не спеша, с этакой расчетливой ленцой, с наглостью, которой вполне могли позавидовать демоны.