— Нет. Никаких документов о том, что я служил в Бельжеце, не обнаружили. Я как бы постоянно числился в резерве. Как только кто-нибудь уходил в отпуск, я его замещал.
— Когда вы сняли мундир эсэсовца?
— Когда? Сейчас скажу. Меня задержали англичане. Тогда я еще носил эсэсовскую форму. Англичане меня отпустили. После этого я работал шофером у американцев. Тогда я уже носил штатскую одежду.
— Пока больше вопросов к вам не имею.
— Пожалуйста. Спрашивайте. Я человек не гордый. Я всегда стоял за прочный, строгий порядок и теперь готов подчиняться любому порядку, установленному властями, армией или судом.
— Вы состояли в национал-социалистской партии?
— Да. Это было неизбежно, — при этих словах Дюбуа опустил брови, как будто его гнетут тяжелые думы. — Нужна была сверхъестественная сила, чтобы этому воспротивиться. Такое тогда было время.
СТОРОННИК ЗАКОННОСТИ
Шестидесятидвухлетний продавец автомобилей из Кобленца Эрих Фукс с несвойственной его возрасту живостью вскочил со своего места на скамье подсудимых. Он пригладил волосы у висков, провел рукой по трехъярусному загривку. То, что он сидит на скамье подсудимых, не более как недоразумение. Судьи в этом сами скоро убедятся. Он изъездил многие страны и ни в каких нечистоплотных сделках, к тому же связанных с риском, никогда не участвовал. Это ему ни к чему. Он противник всяких коммерческих махинаций. Не сдержать слово, сфальшивить — это исключено! Ловчить, обманывать — дело нехитрое. Но на обмане далеко не уедешь. Он всегда был сторонником законности, правопорядка. И во время войны он был всего-навсего маркитантом. В торговых кругах его хорошо знают. У него там, это он может смело утверждать, — авторитет. Расовая ненависть, особенно ненависть к евреям, ему всегда была противна. Юдофобы вызывают у него отвращение.
Берек слушал, и ему казалось, что этот пустобрех с плутоватыми глазками может молоть языком целый час и никто его не остановит. Его и не думают прерывать.
Но всему приходит конец.
— Обвиняемый Эрих Фукс, к судебной ответственности вы привлекаетесь впервые?
— Поверьте, что на таком судебном процессе мне приходится быть впервые.
— На «таком» — верим. А все же?
— С коммерсантом всякое бывает. Друзей мало, а врагов хоть отбавляй. Что стоит оболгать невиновного? Все как будто идет так, что лучше не надо, и вдруг… Тогда и паук на стене даст показания против тебя, а при случае и вовсе со света сживет.
— О каком случае вы говорите?
— О 1933 годе. Я тогда работал у евреев, в издательстве Ульштейна, и обо мне написали, что я прислужник евреев: будто в моем присутствии кто-то из служащих нелестно отозвался о пасторе Штеккере — теоретике антисемитизма в Германии, — а я промолчал. Более того, будто я сказал, что евреи такие же, как все мы, только немного другие.
— Какое отношение все это имеет к коммерции? Хватит. Из издательства Ульштейна вас уволили?
— Да. Я был вынужден вступить в нацистскую партию и надеть форму штурмовика.
— Ясно. В чем состояло ваше участие в акции «Т-4»?
— Мое дело было доставлять почту и продукты. С юных лет я был хорошим шофером.
— В чем заключается эта акция, надо полагать, вы знали?
— Представьте себе, нет. До меня это дошло позже, чем до остальных. И, узнав, я страшно испугался.
— Чем вы занимались в Собиборе?
— Там я пробыл менее суток и ничем не занимался.
— Тогда зачем вас туда послали?
— Мне приказали доставить в Собибор мотор, снятый с подбитого русского танка.
— С какой целью?
— Этого мне никто не сказал. Я там переночевал и назавтра возвратился в свою часть.
— Нам, подсудимый Эрих Фукс, известно, что вы первым в Собиборе включили мотор, который нагнетал газ, и таким образом удушили три тысячи шестьсот человек.
— Когда? За одну ночь?
— Когда? Это вы сами знаете. Если вы забыли, вам подскажет тот, кого вы научили уходу за мотором. После этого ваш преемник уже сам продолжал работу.
— Эрих Бауэр и есть тот паук, и ему ничего не стоит сжить со света ни в чем не повинного человека. Но его-то я меньше всего боюсь. Когда в 1950 году его судили в Моабитской тюрьме, он заявил, что меня не помнит. С тех пор прошло пятнадцать с лишним лет, как же это он вдруг вспомнил?
— Его ответ на этот вопрос нам известен. А вы ждите, когда он сам об этом скажет в вашем присутствии. Чем вы занимались после войны?
— Работал во французском секторе шофером и по воле случая опять у еврея.
К концу допроса Фукс как-то заметно слинял, от первоначальной его самоуверенности и живости мало что осталось.