Выбрать главу

Берек надел очки, взглянул на фотографии, сделанные перед заседанием суда, и стал читать.

«Гейматнахрихтен» за 7 сентября 1965 г.

«Курьез на Собиборском процессе: обвиняемый Курт Болендер официально все еще числится умершим.

Хаген. Начавшийся вчера в Хагенском окружном суде процесс по делу об уничтожении 250 000 евреев в лагере смерти Собибор (Польша) в рамках «акции Рейнгард» (так называемое «окончательное решение еврейского вопроса») находился в центре внимания общественности.

Печать, телевидение, немецкие и зарубежные радиостанции широко комментируют первый день процесса. Необычный курьез всплыл уже в самом начале. Курт Болендер, один из двенадцати обвиняемых, скрывавшийся после войны сперва в Австрии под именем Бреннер, потом в Гамбурге как Курт Вильгельм Фале, официально зарегистрирован как умерший. Заявление о его смерти, не аннулированное и поныне, сделала его бывшая жена. Когда речь зашла о пенсии для него самого, Болендер снова воскрес.

Сегодня в 9 часов 15 минут суд будет продолжен».

«Виртшафтланд» за 7 сентября 1965 г.

«Удалось выявить лишь 28 бывших узников, разбросанных ныне по всему свету. Начиная с октября они будут давать показания на судебном процессе в качестве свидетелей».

«Строго говоря, на скамье подсудимых он и не сидит, так как официально Курт Болендер мертв. Его жизненный путь начался 53 года назад в Дуйсбурге. Достигнув зрелого возраста, вступил в штурмовые отряды. В 1939 году, по его словам, был призван в СС. После войны зарегистрировался у сельского писаря в горном селении Штейермарк под фамилией Бреннер. Почему Бреннер? Болендер, нисколько не смущаясь, объясняет выбор этой фамилии довольно просто: «Таково было мое прежнее занятие. Не мог же я так легко его забыть».

Все это приведено в отчете Вернера Дидерихса о первом дне судебного процесса. Короткие и острые заголовки метко характеризуют пятерых обвиняемых, допрошенных накануне на процессе:

Умерший — Болендер.

Доброволец — Френцель.

Замещающий отпускников — Дюбуа.

Прислужник евреев — Фукс.

Протеже двоюродного брата — Иттнер.

ЭТО НЕ ОДНО И ТО ЖЕ

Столик Шлезингеру герр Гутенберг предложил довольно удобный: отсюда можно видеть всех, тебя же видят только близкие соседи. В зале было не более двух десятков человек. В течение получаса, до того, как двери открывались для всех желающих, право пользоваться рестораном предоставлялось только постояльцам отеля. И так три раза в день.

Кельнер принял заказ и вышел. Берек спросил:

— Так что, собственно, герр Гутенберг, вас тревожит? На такой судебный процесс обычно прибывают люди издалека. Им требуются отели, рестораны. Одни будут расходовать деньги, другие получат доход. Так ведь?

— Так, герр доктор, так. Но мне такие доходы не нужны. Моя дочь Эльза на меня рассердилась и осыпала градом упреков…

— За что? Не понимаю.

— Сейчас объясню. Большинство обвиняемых на свободе. Один из них остановился у меня. Претензий к нему я иметь не могу, так как он меня об этом предупредил. Сначала я колебался, сдать ли ему номер, но, когда он заявил, что намерен прожить у меня в течение всего судебного процесса, согласился. Я люблю, когда постояльцы живут в отеле как можно дольше. Обычно Эльза в мои дела не вмешивается, но сегодня утром она этого человека узнала по снимку в газете «Вестфаленпост».

— И что вы решили?

— Не знаю, не знаю. Я всегда старался держаться подальше от политики.

— А ваша дочь?

— Эльза? Как когда.

— Чем, собственно, она возмущена?

— О, герр Шлезингер, она мне такое наговорила, что даже доктору об этом не расскажешь. Начала она с такого заявления: «Если бы к тебе пришел убийца или вор, ты сдал бы ему номер?» — «Эльза, — сказал я ей, — как ты смеешь мне, твоему отцу, задавать такой вопрос?» От досады я хотел хлопнуть дверью и выйти из комнаты, но Эльза встала на пороге и, размахивая газетами, закричала: «На, читай о своем госте! Обервахмейстер полиции Эрих Лахман из Унтергрисбаха участвовал в убийстве не одного, а 150 тысяч человек». И кто меня тянул за язык сказать ей, что Лахман — бывший полицейский. Эльза была вне себя от возмущения и так кричала, я думал, люди сбегутся. «Разве оттого, что твой Лахман «бывший», хоть один из задушенных ожил?»