Тому, что бывший обершарфюрер СС Ганс-Гейнц Шютт, которому уже пошел пятьдесят восьмой год, и сейчас имеет дело с политикой, вполне можно верить.
По случайному стечению обстоятельств свадьба Ганса-Гейнца совпала с «Ночью длинных ножей». За богато уставленным столом собралось много гостей. Но долг превыше всего, и жених, оставив пиршество, ушел патрулировать улицы.
— С какой целью? — спрашивает председатель суда.
— Чтобы предотвратить эксцессы.
— И это вам удалось?
— Нет.
— В национал-социалистскую партию вы вступили в юности. Чем это объяснить?
— То же самое можете спросить у сотен тысяч. Как мне помнится, партия Гитлера в 1926 году насчитывала 17 тысяч членов, а в 1931 году — свыше 800 тысяч. Нацистская партия привлекала многих. Люди моего возраста это хорошо помнят.
— О чем говорит ваш эсэсовский номер 169099?
— Не знаю. В 1933 году эсэсовские отряды насчитывали 250 тысяч человек.
— Когда вы поступили на службу к Гитлеру?
— Как только фюрер пришел к власти. В конце января 1933 года он получил соответствующие полномочия от президента Гинденбурга. Против Гитлера активно выступали только коммунисты, а я к их партии никогда не принадлежал.
— Суду известен приказ, в котором вы отмечены как лучший из двадцати двух командиров общих эсэсовских частей. Что вы на это скажете?
— Не я решал, кого отмечать, кого наказывать. Я — человек деловой и действительно служил Гитлеру верой и правдой.
— В чем состояла ваша работа?
— Меня направили в управление зерновых и кормовых культур.
— А потом? Почему вы замолчали?
Глядя на Шютта, Берек подумал: не застыли ли слова на его губах? Нет. Тыльной стороной ладони Шютт вытер углы рта, и, словно град, посыпались слова:
— Потом я участвовал в операции «Т-4». Тогда я верил, что эвтаназия — благо. Не я один считал, что селекция, я имею в виду акцию по освобождению психически больных от неполноценной жизни, нужное и важное дело. Здесь, возможно, сказалось влияние литературы, которой я зачитывался с юных лет.
— Какую литературу вы имеете в виду?
— Такая литература в Германии была еще до Гитлера. Мне, например, запомнилась книга Эвальда Мельцера «Право на убийство», вышедшая еще в начале двадцатых годов. Мельцер был невропатологом, мой отец был с ним лично знаком.
— Если я вас правильно понял, вы и не пытались отказаться от участия в акции «Т-4», а, возможно, даже пропагандировали ее и еще похвалялись тем, что вам доверили в ней участвовать.
— Похвалялся? Это исключено! Здесь уже кто-то сказал, что об этой акции в Германии знали не более ста человек. Так оно и было. Пропагандой нацизма занимались другие. Я — человек дела.
— В письме к сыну Юргену перед его конфирмацией вы советовали: когда ты подойдешь к алтарю, думай о том, что труды фюрера благословлены богом, и это служит подтверждением правильности нашего мировоззрения.
— Мне хотелось как следует подготовить его к религиозной церемонии и таким образом приобщить к церкви.
— Но во время конфирмации не обязательно думать о фюрере и его воззрениях?
— В каком духе воспитывать детей — решают родители. В нашей семье все были за распространение влияния церкви и духовенства на жизнь страны. Мой отец был активным деятелем клерикальной партии.
— Здесь речь идет не о вашем отце. Какую должность вы занимали в лагере, созданном в замке Графенек?
— Заместителя начальника лагеря. Я занимался вопросами снабжения.
— А в Собиборе?
— То же самое. В этой области я специалист.
— Что представлял собой Собибор?
— Это был концентрационный лагерь.
— И не более?
— Не знаю.
— А о газовых камерах для удушения людей, о кострах, на которых их жгли, вы знали?
— Этим я не занимался.
— Чем же вы тогда занимались?
— Я ведь сказал — снабжением.
— Чем вы должны были снабжать заключенных?
— Ничем.
— Горючим для моторов, нагнетающих газ, вы должны были снабжать?
— Само собой.
— Вы не задумывались над тем, к чему это ведет?
— Мое дело было верно нести службу. Если бы этого не делал я, делал бы другой. Разница лишь в том, что другой не выполнял бы свои обязанности так же добросовестно.
— После войны, сейчас, чем вы занимаетесь?