— Я могу назвать еще двоих — свидетелей защиты: юриста Оструэса — бывшего эсэсовского судью, которого опасался даже генерал Глобочник, и коммерсанта Штекенбаха — бывшего начальника Берлинского гестапо…
За столом представителей печати взялись за блокноты.
Начался допрос свидетеля Шлойме Подшлебника. После восстания он стал Соломоном Фаулем. Из комнаты для свидетелей, тяжело ступая, он вошел в зал заседаний и остановился как вкопанный. Ему под шестьдесят. Живет в Америке. Фермер. В Собиборе находился с конца 1942 года. Перед этим в лагере уничтожили его родителей, пять сестер и троих братьев. Это он, работая в лесу, убил вооруженного охранника и бежал вместе с еще одним узником. Того поймали, и Франц Вольф застрелил его.
Адвокат Вольфа спрашивает:
— Как звали человека, вместе с которым вы совершили побег?
— Его фамилия Кон.
— Вы в этом уверены?
— Когда двое собираются предпринять такой шаг, они должны хорошо знать друг друга.
— Кон был вашим земляком?
— Нет.
— Откуда он приехал в Собибор?
— Он туда не приехал. Его привезли.
— Откуда?
— Из Кобрина.
Слово берет обвинитель:
— Обвиняемый Франц Вольф, вы все еще утверждаете, что Подшлебника и Кона поймали?
— Мы их тогда по именам не знали.
— Бывали ли еще случаи, когда кто-либо из лесной команды пытался бежать?
— Не помню.
— Подсудимый Вернер Дюбуа, как бывший начальник охраны вы должны помнить, бывали еще подобные случаи?
— Нет.
— Франц Вольф, вы поймали обоих беглецов?
Вольф молчит.
Штракке недоволен, так как этого в протокол не занесешь.
— Господин председатель, — говорит Подшлебник, — унтершарфюреру СС с его ненасытной жаждой крови, конечно, хотелось уничтожить обоих свидетелей.
Адвокат Вольфа опять встает с места. Ему разрешают задать свидетелю один вопрос, другой, десятый… Наконец у Подшлебника лопнуло терпение, и он в ответ говорит адвокату такое, что занести в протокол и на этот раз не представляется возможным…
На исходе последний день декабря 1966 года. Весь месяц шли дожди. Еще вчера Гутенберг сомневался, наступит ли настоящая зима в Хагене. Но зима пришла. За одну ночь город преобразился, оделся в белый наряд.
Фейгеле и Берек идут, прижавшись друг к другу. Снег скрипит у них под ногами.
— Красота-то какая! — восклицает Фейгеле. — Только и жить!
— Да, надо жить, — говорит Берек. — Жить и не забывать.
Через несколько часов начинался новый, 1967 год…
Часть третья
ДЛИННЫЕ ТЕНИ
Глава тринадцатая
ВАГНЕР — МЕНДЕЛЬ
ПОЕЗДКА ОТКЛАДЫВАЕТСЯ
Бернарду Шлезингеру и Агие Вонделу нелегко было решиться предпринять поездку из Амстердама в Бразилию. Обоих мучило сомнение: может, вся эта затея ни к чему? Дорога дальняя, да и влетит она в копеечку. Правда, слишком прибедняться им не приходится, но и лишних денег у них не водится. К тому же путешествие может затянуться. Вондела это меньше беспокоило. Хотя последнее время дела его шли не блестяще, но пока он еще вполне кредитоспособен, и ежемесячные перечисления продолжают поступать независимо от того, на месте он или в отъезде. С компаньоном они с самого начала договорились, что тот сам будет справляться с делами, да, собственно говоря, никто, кроме одного доверенного сотрудника, и не знает, что их, хозяев, двое. А вот Берек — другое дело. Он занимается частной практикой, а пациенты хотят, чтобы «свой» доктор всегда был под рукой.
Сомнения длились до тех пор, пока Фейгеле (раз уж Берек по сей день называет ее так ласково, последуем его примеру и мы) в один прекрасный день со свойственной ей категоричностью не заявила:
— Кончайте-ка, мужчины, разговоры! «Ехать, не ехать»… Последнее слово, как я понимаю, за вами, но не грех и меня послушать. С Береком, скорее всего, должна была бы поехать и я. Но мужа своего мне не переспорить. Верно и то, что Вагнера я почти совсем не помню и, попадись он мне на глаза, вряд ли бы его узнала. Помню только, что постоянно шипел, как гремучая змея. Запомнилось мне также, что был он высоченного роста, так что его хватило бы на двоих, — какое-то страшилище. Подождите, подождите, я еще не все сказала. А что этого душегуба столько лет не могут схватить за горло, тоже кое о чем говорит. Всякое может случиться. И не смотрите на меня так! Береженого бог бережет. Вы не хуже меня знаете, что в наше время порой расправляются не с убийцами, а со свидетелями. Щука может уйти вглубь, как Борман и Менгеле, а рыбак с крючком, глядишь…