В ОТЕЛЕ «ТИЛЬ»
Истинную причину, побудившую Гросса посоветовать отложить поездку, Берек узнал только через несколько недель после телефонного разговора с Бразилией.
Оказавшись в Бразилии, Штангль и Вагнер вскоре вошли в контакт с нацистами, осевшими там задолго до них, включились в тайную замкнутую сеть, связывавшую всю эту свору, где все обязаны были всячески поддерживать и предупреждать друг друга о грозившей опасности. Здесь, как и раньше, Вагнер старался оставаться на втором плане, за спиной Штангля. Но после того, как его шеф оказался за решеткой и там скончался, в Вагнере разыгралось тщеславие: его заслуги перед рейхом столь велики, что он вправе рассчитывать на гораздо большее почтение к себе. Настала пора считаться с ним если не как с видным деятелем, то хотя бы как с заслуженным ветераном.
Не последнюю роль здесь, видимо, сыграла интимная связь Вагнера с Терезой Штангль. Франц Штангль, по убеждению Вагнера, был личностью незаурядной, и Тереза, сравнивая их, не могла не видеть разницы между ними. Так или иначе, но Вагнер делал все от него зависящее, чтобы как-то напомнить о себе. И хотя его товарищи по партии прекрасно понимали, чего он хочет, никто из них не поддержал его. Время шло, а он ничего не добился.
Поначалу он никак не мог взять в толк: опытный, заслуженный эсэсовец, удостоенный почетной эмблемы «Черная голова», готов всего себя отдать делу воспитания молодежи в духе гитлеризма, а ему не дают хода. До него дошел слух, что кое-кому здесь не нравится его фамилия — Мендель. Вагнера так и подмывало рассказать, как он стал обладателем этой фамилии и во что ему это обошлось, и он с трудом удерживался от этого соблазна.
Как бы то ни было, но ему, Вагнеру, привыкшему повелевать, знавшему, что любой его приказ незамедлительно и беспрекословно выполняется, на этот раз придется, сжав зубы, смириться. Дело, видимо, идет к тому, что через несколько лет никто и не поверит, что фермер Гюнтер Мендель, занимающийся выращиванием кур и кроликов, и некогда всемогущий Густав Вагнер — одно и то же лицо…
Это вызывало у него большую досаду, и он как-то полушутя сказал Терезе:
— Наши соотечественники ведут себя точь-в-точь, как куры на моей ферме. Если петухи дерутся, то тот, кто проиграл бой, сразу же теряет власть, и его «привилегиям» приходит конец. Несколько лет назад я раздобыл «арийского» петуха с Тибета. Куры его не признали и избрали себе другого владыку. Польза от него невелика, но все же я его кормлю.
Терезу рассказ о тибетском «арийском» петухе ничуть не удивил. Еще до войны она слышала, что на Тибет было послано несколько «научных» экспедиций с заданием выявить и отобрать партию породистых, «расовых» животных и что одному ученому, некоему доктору Шефферу, удалось доставить в Германию табун «арийских» лошадей и несколько ульев «арийских» пчел. Мед из этих ульев должен был стимулировать прогресс избранной немецкой расы, которая со временем будет состоять из людей — гигантов, людей — божеств. Вагнеру же она заявила:
— Коль скоро петух этот только жрет и кур не топчет, будь он хоть трижды «арийский», его незачем держать. Такого не кормить надо, а зарезать.
Вагнера ее ответ еще больше раздосадовал, но он промолчал. Шло время, и у него возникла идея, которую он тут же ретиво принялся осуществлять. Через своего знакомого, имевшего доступ к нацистской верхушке, внедрившейся в Бразилию, Вагнер передал, что он готов принять на себя все расходы, связанные с празднованием 89 й годовщины со дня рождения Гитлера. Не сразу, но предложение его было принято, и он был включен в состав организационной комиссии, состоявшей из четырех доверенных лиц. Комиссию возглавляла особа довольно высокого ранга, и, как водится, заниматься черновой работой ей не полагалось, так само собой получилось, что подготовка к юбилею фюрера легла главным образом на плечи Вагнера. Фактически он стал заправлять всеми делами и настолько ушел в работу, что даже позабыл о всех своих недугах. Недавнего угнетавшего его чувства приниженности и апатии как не бывало. Он как бы родился заново. Многие из «бывших», привыкшие отмечать дату рождения Гитлера большей частью в домашней обстановке, за зашторенными окнами, в довольно узком кругу, на этот раз изъявили желание принять участие в общем торжестве.