Последний раз он замахнулся было дубинкой на Александра Шубаева — советского военнопленного, уроженца Дагестана, но ударить не успел: Борис Цибульский из Донецка кулаком двинул капо в спину так, что тот не устоял на ногах. Больше того — Борис его предупредил, что, если он вздумает жаловаться или еще раз ударить, пусть пеняет на себя.
Происходило это незадолго до того, как в Собиборе вспыхнуло восстание. Никто из тех, кому удалось вырваться из лагеря и бежать, Шлока больше не видел, и никому в голову не приходило, что он еще ходит по земле. Фейгеле и Берек думали, что знают о Шлоке больше чем достаточно, а вдруг поднимется завеса еще над одной нераскрытой тайной? Как знать, все возможно.
Берек ходит по улицам, но ничего не видит и не слышит; голова у него занята одним — как добраться до Шлока? Разве только просить об этом Терезу? Ее теперь Шлок интересует не меньше. О состоянии здоровья Вагнера Берек ей подробно расскажет, что до остального — лишь столько, сколько сочтет нужным. Правда, не исключено, что она и без него все знает. Фушер такой человек, что, если ему это выгодно, он и сам не преминет обо всем сообщить.
ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ
Помещение, отведенное для встречи Вагнера с представителями печати, было слишком тесным и не вмещало всех желающих присутствовать. Тем, кто хотел оказаться поближе к арестованному, приходилось пробиваться локтями. Возбуждение нарастало, но дверь, ведущая в дежурную камеру, все еще оставалась закрытой.
Берек знал, что хотя Вагнер за решеткой, но перед журналистами он предстанет не с заложенными за спину руками и сидеть будет не на табуретке за неструганым столом. Знал он также, что кое-кто из корреспондентов явился сюда затем, чтобы своими вопросами и репликами поддержать Вагнера, подбодрить его, а потом попытаться убедить общественность в том, что вообще нет основания его судить. Эти господа не прочь превратить встречу в салонный разговор.
Вагнер появляется в сопровождении того самого охранника, который привел его на встречу с экспертами. Он машет голыми загорелыми руками, старается идти непринужденно и не спеша проходит к своему месту. Берек сидит так, что ему не приходится, как другим, вставать, чтобы разглядеть арестованного; он хорошо видит его с головы до ног. За последние дни Вагнер заметно осунулся. Лоб и щеки избороздили глубокие складки. Шея стала тоньше и еще более дряблой. Сутулые плечи не дают ему выпрямиться во весь рост.
Он степенно усаживается в кресло и внимательно разглядывает корреспондентов, с которыми ему сейчас придется иметь дело. С их уловками он хорошо знаком. С ними надо ухо держать востро. Недаром говорят, что перо бывает страшнее пули. Само собой, не все, что знает, он станет им выкладывать. Скорее — наоборот. Минуты две он сидит молча, будто воды в рот набрал. Когда нужно будет — он заговорит и за словом в карман не полезет.
Таков примерно, по предположению Берека, ход мыслей Вагнера в эти минуты.
Говорить начал Вагнер сперва тихо, невнятно, но постепенно голос его окреп и речь стала более отчетливой.
— То, что я собираюсь здесь сказать, должно вас убедить, что я ни в чем не виновен…
Это, по всей вероятности, подсказка адвоката.
В первые минуты Вагнер ведет себя вполне корректно, говорит спокойно, чуть ли не доверительно. Однако стоило перейти к вопросам, как все его напускное спокойствие улетучивается. Он поводит плечами, отвечает то недовольно, с досадой, то с неприкрытой злобой, чуть не свирепея, кровь ударяет ему в лицо.
— Да, судебный следователь ознакомил меня с материалами обвинения. Да, меня обвиняют в убийствах и истязаниях, но я докажу, что это не соответствует действительности. Сколько страниц содержат материалы моего дела, мне никто не докладывал. Кто-кто, но уж газетчики знают отлично, что написать можно все, что угодно. Подтвердить или опровергнуть названное количество транспортов, прибывших в Собибор — а речь идет о ста шести, — я не могу. Возможно, что это так. Я и теперь считаю, что слабым и больным не место среди живых. Это я знал еще до того, как фюрер пришел к власти. Я бы не сказал, что Треблинка и Собибор были лагерями смерти. Принудительный труд там применяли, управлять людьми приходилось твердой рукой. Все это правда. Вы спрашиваете, что собой представлял Франц Пауль Штангль? Могу сказать лишь одно: это был прекрасный офицер и хороший, добропорядочный человек.