Так он и сказал: «хороший, добропорядочный человек».
— Почему вы отвечаете не на все вопросы, которые вам задают? — послышался чей-то громкий голос из-за спины Вагнера.
— Какие еще вопросы? Пока я на все ответил, и вообще прошу меня не перебивать, в противном случае я откажусь продолжать беседу с вами. Мне это ничего не стоит. Контракта с вами я не заключал, так что…
Произнося эту тираду, он, однако, вспомнил о предупреждении адвоката: «Терпением можно и колодец вычерпать до дна». Да, с этими щелкоперами лучше держать себя в руках. Он переменит тон и в дальнейшем будет отвечать на все вопросы спокойно и сдержанно. Сейчас он доброжелательно обратится к этому вот плешивому, с куцей бороденкой, что сидит напротив него:
— Слушаю вас.
— Благодарю. Читатели наши, как вы знаете, большие любители сенсаций. С вашей помощью я мог бы им сообщить обо всем, что касается вашей второй фамилии — Мендель, которую вы себе взяли. Генеалогию рода Менделей, полагаю, вы хорошо изучили.
Вагнер на минуту задумался. Должно быть, пытается вспомнить все то, что он узнал о родословной ветви Менделей, когда отвалил за право носить эту фамилию изрядный куш.
— Фамилию Мендель носила семья венгерских евреев. В пятнадцатом веке это была одна из знатнейших в стране фамилий. Представители этой семьи тогда и в следующем столетии занимали высокий пост главного судьи по делам венгерских евреев. Позже эта должность была упразднена. Как явствует из документов, семья Менделей пользовалась незапятнанной репутацией при дворе короля. Так, например, король Владислав собственноручно написал письмо главе Венецианской республики, в котором заступился за Иосифа Менделя и просил освободить его от обязанности носить отличительный знак, что задевает его самолюбие. Членам этой семьи не раз приходилось вступаться за своих соплеменников перед власть имущими, и редко когда им отказывали. Если вы, герр журналист, владеете пером, этого будет достаточно, чтобы ваша корреспонденция вызвала сенсацию.
Попробуй угадай, что замыслил этот газетчик, но, вместо того чтобы поблагодарить Вагнера за столь захватывающие подробности, он задал еще один, и довольно каверзный, вопрос:
— Моих читателей несомненно заинтересует, известно ли вам что-либо о дальнейшей судьбе членов семьи Мендель?
Вопрос этот вызвал у Вагнера явное замешательство. Сказать, что от них и следа не осталось, — это и так понятно, иначе он бы этой фамилии себе не взял.
— Разумеется, — сказал он, — судьбу членов этой фамилии я знаю. Но о чем можно здесь говорить? Что было, то было.
— А я, — заключил репортер, — напишу примерно вот что: «Рано или поздно, но со временем все тайное станет явным, ибо память человечества ничем не вытравить». И еще: «Преступников уничтожить можно, куда труднее уничтожить их преступное учение, которое начинается с ненависти и кончается убийством».
Вагнер словно онемел. Плечи вздрогнули, как от удара. Кровь снова прилила к щекам. «Спокойно, Густав, спокойно, — внушал он себе, — держи себя в руках!» — но все-таки не выдержал:
— Каждый человек идет своей дорогой. Вам, я думаю, не хватило бы мужества вести себя так, как те, кого вы называете преступниками. Я был верным солдатом Германии. Гиммлер говорил, что эсэсовец…
Каким образом имя шефа гестапо — Гиммлер — подвернулось ему на язык? Вышло так, будто он сам себе подставил подножку. В зале раздался смех. Двое, как бы сговорившись, разом поднялись со своих мест. Это были корреспонденты местной бразильской газеты. Они переглянулись, и старший из них сказал:
— Господин Вагнер, горячиться здесь ни к чему. Давайте попытаемся внести ясность. Не считаете ли вы, что в Собиборе и Треблинке вы были не больше как марионеткой в чьих-то руках?
Вагнер все еще не понял, что ему хотят помочь не увязнуть в трясине. И он решительным движением руки отмахнулся от вопроса:
— Нет, нет. Моим шефом все время был Франц Штангль. Мы относились друг к другу с уважением, и никогда он меня марионеткой не считал. Я это могу доказать.
— Не надо. Лучше скажите нам, сколько, по вашему мнению, теперь в Бразилии замаскировавшихся бывших и неонацистов?