— Отделение!..
Мы крепче топаем ногами и, когда раздается команда «Хальт!», застываем на месте. Нас заводят в барак, снова пересчитывают — все на месте. С тех пор как прибыл эшелон с узниками из Голландии, прошло не более полутора часов.
Шли дни, и все крепла жажда мщения. Хотелось крушить, ломать, стереть в порошок всю эту адскую машину смерти, мстить палачам. Кое-кто из узников, а таких было немало, человек тридцать, знали, что в лагере создан и действует подпольный комитет, которым руководит Сашко из Москвы.
…14 октября 1943 года. Три часа дня. До боли в глазах смотрю на дорогу, ведущую в первый лагерь: оттуда должны прийти несколько заговорщиков. Идут. Из-за ворот показывается Шубаев с ведром в руках. Сопровождает его капо, входивший в подпольную группу. Так надежнее. Волнения немного улеглись.
Мы уже знаем, что в первом лагере покончено с эсэсовцами Нойманом, Геттингером, Грейшуцом, Гаульштихом. Большинство узников занято своим делом и ничего не подозревает.
…Приближаются решающие минуты. Я у слесарей. Станислав Шмайзнер — старший в мастерских — взял из рук десятилетнего Дрешера карабин и разглядывает его. Дрешер работает уборщиком в казарме вахманов, и, когда дневальный отошел от своего поста, мальчик схватил карабин, спрятал его между метлами и принес сюда.
Я входил в группу, ринувшуюся к выходу вдоль главной аллеи. Когда охрана открыла огонь, мы уже были по ту сторону ворот. Остановиться нельзя было, потому что задние напирали. Так я и еще несколько человек очутились между колючей проволокой в проходе для немецких патрулей. С нами и Шмайзнер с карабином в руках. Стоя во весь рост, он спокойно целится в пулеметчика на сторожевой вышке.
Два ряда колючей проволоки мы уже миновали. Кто-то лопатой разбивает третий ряд. Когда я оказался в узком проходе, напирающие сзади свалили ограду вместе со столбами и прижали меня к земле. Наверно, это меня и спасло. Правее и левее меня бегут узники. То тут, то там люди подрываются на расставленных гитлеровцами минах. Когда поток беглецов схлынул, мне удалось выбраться из-под колючей проволоки. Сделать это оказалось проще, чем я думал: я выскользнул из пальто и через несколько минут добрался до ближнего леса…
Сашко, судя по твоему письму, ты неплохо информирован обо всем, что происходит на собиборском процессе в Хагене. Одно только скажу: стоять рядом с Френцелем, Болендером, Вольфом и не иметь возможности расквитаться с ними — адская мука. В ФРГ закон на их стороне. Они награбили столько, что теперь живут припеваючи. Нельзя равнодушно смотреть, как нагло, вызывающе они себя ведут на суде: острят, покатываются со смеху. Скоро год, как длится процесс, свидетели один за другим выступают, приводят факты о сотнях тысяч замученных людей, а судьи в это время зевают со скуки. Не было ни единого случая, чтобы обвиняемый поднялся с места и сказал: я был молод, меня воспитал фашизм. Я в это верил и делал то, что мне велели. Но эти «герои», имевшие дело с безоружными людьми, с женщинами и детьми, на такое неспособны. И своей идее они не были верны. Они убивали не потому, что носили мундиры эсэсовцев и обязаны были выполнять приказы; они надели мундиры затем, чтобы убивать.
Как ты живешь? Пришли мне свою семейную фотографию. На днях я смотрел телевизионную передачу о твоем Ростове. Красивый город. Показывали улицу Энгельса, «Ростсельмаш», стадион, зону отдыха вокруг города и, разумеется, реку Дон. Показывали рынок и даже толстяка, торгующего рыбой.
Не исключено, что в будущем году я буду в Польше и оттуда постараюсь съездить в Советский Союз. Может быть, увидимся с тобой.
Печерский снял очки и вложил в футляр. Затем поднялся и поставил папку с письмами Томаса на место. Шагая по комнате, он хмурит брови. Удивительное дело: неужели столько узников знали о плане восстания и о том, кто им руководит? И опять-таки, как ему помнится — а он эти события держит в памяти, словно под увеличительным стеклом, — десятым по счету и последним, кто за два дня до восстания был посвящен в эту тайну, был капо Бжецкий, а как пишет Томас, об этом, оказывается, знал и еще кое-кто. Он непременно спросит об этом Томаса. Выходит, кто-то из подпольщиков был неосторожен. А что, собственно говоря, спрашивать? Кузнецы, слесари, тайно готовившие топоры и ножи, естественно, понимали, для чего они их делают. К тому же было это бог весть когда, и какое теперь имеет значение?