Глава двадцать первая
ЗАПАДНОГЕРМАНСКАЯ ФЕМИДА
НА ГУМАННОЙ ОСНОВЕ
Шестнадцать лет прошло с тех пор, как в Хагене закончился процесс над палачами Собибора. Карл Френцель, осужденный на пожизненное тюремное заключение, добился пересмотра дела. И снова суд присяжных при хагенском ландсгерихте — окружном суде — без конца заседает. Многие бывшие узники, выступавшие на первом процессе, по возрасту и состоянию здоровья не могут прибыть сюда вторично. Кое-кто из них уже ушел в мир иной.
За эти годы Френцель сильно изменился. На себе этого не замечаешь. Но вот на днях, просматривая газеты шестидесятых годов, когда проходил Хагенский процесс, и глядя на фотографии, он с горечью убедился, что время основательно поработало над ним. Тогда он был в полном расцвете сил: здоров, силен. Белокурый ариец. Теперь голова поседела. Тяжело свисающий двойной подбородок предательски выдает его возраст, причиняет ему большое огорчение и мешает ходить по-прежнему с высоко поднятой головой, как в былые годы. Одни только глаза не изменились: большие, бегающие «глаза голодного волка», как метко выразился один из журналистов. Френцелю это выражение даже пришлось по душе. Теперь он уже не тот — наделен целым «букетом» болезней, к тому же не следит за собой должным образом. Редко выпадает день, когда бы он не выпил две-три кружки пива. Пальцы то и дело тянутся в карман за сигаретой. Дети постоянно выговаривают ему за это, а он то ли в шутку, то ли всерьез отвечает:
— Я ведь всего-навсего человек, как же можно отказаться от земных благ? Не беспокойтесь: мне виднее, что можно и чего нельзя. Да я и не затягиваюсь.
Врачи категорически запретили ему курить, предупредив, что в противном случае он может лишиться ног. Уже много лет он не выходит из дома без палки. Палка у него особенная, массивная и в то же время легкая, точеная, окаймленная светлыми ободочками, — подарок от брата, который во времена Гитлера был широко известен как теолог. Этой памятной вещью он дорожит и не выпускает ее из рук даже сидя. Однажды палка явилась причиной неприятного инцидента.
У соседа снимал комнату некий Август Бест. Надо же было случиться, чтобы он упал на улице, вывихнул ногу и пришел попросить ненадолго палку. Взяв ее в руки, он принялся разглядывать костяную ручку и вырезанного на ней орла — символ рейха — и неожиданно резко швырнул ее в угол. Оказалось, что Август Бест был одним из тех, у кого есть какие-то свои причины ненавидеть нацизм.
Пришлось заказать новую ручку. Эта тоже сделана искусно, но с прежней ее не сравнить.
Френцель взял в руку палку и вышел на улицу. Не спеша зашагал он к дому номер сорок два по Гайницштрассе и вот уже поднимается по широким, чисто вымытым ступеням в двести первый зал Хагенского окружного суда. Давно уже для него открыт свободный вход в это помещение и, что существеннее, выход из него. В 1976 году окружной суд Хагена счел возможным пересмотреть дело Френцеля. Решение принято по апелляции, составленной адвокатом Рейнчем. Это была ловко состряпанная бумага, из которой следовало, что несправедливо его, Френцеля, обвинять в совершении убийств. Пока же он «условно» освобожден.
— Уголовный кодекс, — объяснил председатель суда, — допускает подобное освобождение, принимая во внимание личность осужденного и степень его вины.
Вспоминая об этом, Френцель ухмыляется. К судьям он претензий не может иметь. Жаль, что нет уже в живых Курта Болендера. Шеф «небесной дороги» покончил с собой в тюрьме. Поторопился. Выждал бы несколько лет и тоже подал бы апелляцию. И он мог бы утверждать, что обвиняли его зря, никаких преступлений он не совершал. Неужели Болендер — эта хитрая бестия — не понимал, что при желании не так уж трудно сочинить юридические формулировки, чтобы черное стало казаться белым. Иначе как бы мог он, Френцель, оказаться на свободе, да еще рассчитывать, что на этот раз суд окончательно его оправдает.
Когда стало известно, что Курт Болендер лишил себя жизни, кое-кто из друзей истолковал этот акт чуть ли не как героический поступок. Безумие! Правда, был он убежденным нацистом, но в то же время и отъявленным трусом. Это было видно по тому, как он вел себя в Италии, когда они вместе боролись с партизанами, и особенно проявилось в последние дни Собиборовского процесса, в ожидании вынесения приговора.