— С вашим билетом первого класса вы, значит, попали в товарный вагон?
— Нет. Сперва — в пассажирский, а уж потом сформировали состав из товарных вагонов и в них затолкали свыше трех тысяч человек.
— Откуда вам известно количество людей?
— По моей профессии и должности мне многое известно. Я знаю, что через неделю из Вестерборка будет отправлен еще один транспорт. Этим занимается комендант лагеря в Вестерборке оберштурмфюрер Альберт Гемеккер. Это нацист высшей пробы.
— Как давно вывозят сюда евреев из Голландии?
— Первый транспорт из Вестерборка был отправлен второго марта этого года. В тот же месяц было отправлено еще пять транспортов. В апреле — четыре, в мае — четыре. Транспорт, в котором я прибыл, по счету четырнадцатый. Был сформирован специальный транспорт со стариками и инвалидами, а вслед за ним — с малышами из детского дома со всем обслуживающим персоналом — врачами, медицинскими сестрами, воспитателями. По данным, которыми я располагаю, из Вестерборка вывезли свыше двадцати двух тысяч человек. Из Гааги поступил приказ как можно скорее очистить территорию пересыльного лагеря Вестерборк. В том, что цифры, которые я вам здесь назвал, точны, можете, господин Куриэл, не сомневаться.
Как мог уснуть Берек после этого? Правда, об эшелоне с детьми он слышал и раньше, о чем ему рассказал Макс ван Дам. Среди обслуживающего персонала была одна голландка, врач, но она отказалась покинуть детей, до последней минуты не отходила от них, с ними и погибла.
Куриэл продолжал расспрашивать:
— Доктор Абрабанел, скажите, а как обстояло дело до марта? Вначале, когда мофы пришли в Голландию, я что-то не замечал, чтобы они предпринимали серьезные антисемитские акции.
— Это не совсем так. Тогда они еще вынуждены были считаться с мнением народа. Преобладающему большинству голландцев бредовая нацистская идея о «чистоте крови» чужда. Она вызывает у них отвращение. И когда нацисты убили четыреста еврейских юношей, докеры объявили забастовку, а вскоре к ним присоединился весь Амстердам. В сентябре сорок первого евреям в Голландии запретили посещать театры, кино, концерты. Против этого протестовала голландская интеллигенция, вот-вот должна была снова вспыхнуть забастовка портовиков. Тогда мофы, как вы их называете, передали еврейской общине в Амстердаме большое каменное здание под театр. Актеры в нем были только евреи, и пускали в него одних лишь евреев. Не все тогда понимали, насколько опасно отделение евреев от окружающего населения и к какой беде это может привести.
В июле сорок второго года в Амстердаме был обнародован приказ, обязывающий всех евреев пройти специальную регистрацию, но послушались его немногие. Началась дикая охота за людьми. Их выслеживали, за ними гонялись днем и ночью, на улицах и в домах. Всех, кто зарегистрировался и кого удалось изловить, загнали — куда бы вы думали? В театр. Так помещение театра превратилось в пересыльную тюрьму. День и ночь горело электричество. От яркого света прожекторов невозможно было укрыться. Малейшие щели, сквозь которые мог проникнуть дневной свет, законопатили. Стулья составили штабелями вдоль стен зрительного зала, а на навощенный паркетный пол постлали соломенные матрацы. Сотни людей лежали, вплотную прижатые друг к другу. Буфетный зал был превращен в лазарет. На галерке совершались экзекуции над теми, кто провинился перед оккупантами.
За три дня помещение до отказа набили людьми, после этого всех отправили в Вестерборк. Через этот театр-тюрьму прошло не менее пятидесяти тысяч человек.
— Господин Абрабанел, а вам известно, куда вы прибыли?
— Капо указал мне на надпись у входа, и я прочел: «Собибор. Зондеркоманда войск СС», и рядом: «Труд делает свободным!» Еще он мне сказал, что от каждого прежде всего требуется послушание и дисциплина.
— Больше он вам ничего не говорил, ни о чем не спрашивал?
— Спросил, нет ли у меня порнографических открыток. Говорил все больше о себе. В Гамбурге он был крупье и сожалеет, что в свое время, на свободе, позволял себе мало удовольствий. Он знает: от жизни надо брать как можно больше. Все на свете он знает, кроме одного — как в этих условиях выжить.
— Что такое крупье? — спросил Берек.
Куриэл объяснил и добавил:
— Ты, Берек, спи. День для тебя и без того был нелегким. — И снова к Абрабанелу: — Вы, однако, быстро раскусили Шлока. Но он еще хуже, чем можно предположить. Скажите, а что вы думаете о месте, где мы с вами теперь находимся? Не считаете ли, что железнодорожный билет вам еще пригодится?