Знает ли Рина, что сейчас он один-одинешенек уходит в лесную глушь? Вот бы испугалась, если бы ей кто-нибудь сказал об этом! Его и самого одолевает страх. Хорошо еще, что мысли уносят его далеко — к луне, к тучам, к реке. А может, это тоже от страха? Никто не подслушивает, и стесняться некого: наверняка от страха. Почему же он думает о Рине? Но о ком еще? Ведь другой такой, как Рина, на свете нет…
Как же он мог уйти и не взять ее с собой? Мама сказала, что Рину с ним не пустят. У ее отца есть на примете какое-то место, где ей можно будет укрыться. И все-таки — как можно было уйти, не сказав ей: «До свидания»? Со всеми родными он расцеловался. Прощаясь с Риной, он бы и ее поцеловал. А чего тут особенного? Прежде бы он побоялся. Как-то раз она подбежала к нему в открытом цветастом сарафанчике. Солнце припекало, но Рина, поймав его взгляд, двумя большими листьями подсолнуха прикрыла свои голые плечи. До чего же ему хотелось тогда скинуть эти листья, схватить ее за руки и… Но к чему вспоминать об этом? Порядочный парень о таких вещах и думать не смеет.
Рину угонят в гетто, а он будет разгуливать на свободе. Красиво, нечего сказать! Мотл заслонил собой свою невесту, люди это видели. А он, Берек, его брат… Не лучше ли возвратиться?
Он готов уступить не покидающему его ни на минуту чувству страха, твердящему: «Вернись, возьми с собой Рину!» Конечно, папа, мама, дедушка и бабушка сказали бы «нет». Мама, безусловно, права: кто согласится отпустить Рину с ним, этаким «защитником»? Да, Мотл заслонил собой свою невесту, но разве спас он ее от гибели? На прощание (что и говорить, горькое было прощание!) отец благословил его и пожелал удачи. Если отцовское пожелание сбудется и ему, Береку, повезет, он непременно вернется домой и этим же путем выведет их всех из местечка. «Не бойтесь, — скажет он им, — я с вами. Дорогу я знаю…»
Отчего же у Берека зуб на зуб не попадает? Должно быть, оттого, что идет он бог весть куда в эту темную ночь один, без отца, без матери, без Рины. Будь она рядом, он бы поборол свою слабость.
Уже светает. Скорее, скорее в лес!
Разросшийся куст показался ему в темноте диковинным зверем, и он кинулся в сторону, притаился под деревом. Покуда Берек шел, ему было тепло, даже жарко, — теперь же под куртку забрался промозглый холод и не дает остановиться, гонит все глубже в лес. Но ведь это и нужно!
Лес еще не сбросил с себя ночную дрему. Высокие сосны стоят мрачной стеной, плотно сомкнув зеленые вершины. И кто знает, может быть, этой белой березе, что стоит рядом с раскидистым дубом, снится в это время сладкий сон? Нет, видно, не такой уж сладкий, — она вся дрожит, ей зябко, или тоже кого-то боится?
Хоженые тропки сейчас не для Берека. Тяжело навьюченный, он пробирается меж деревьев, спотыкаясь о скрытые в густой траве мшистые кочки. Он не делает передышки там, где остались следы костра, а ищет укромное место. Идет он в нужном направлении — на восток. Так велел отец. Навстречу ему пробиваются первые солнечные лучи. Как-то однажды Мотл сказал Береку: «Если бы ты не поленился и поднялся с зарей, ты увидел бы чудо: восход солнца». Ох, брат родной, тебе уж не увидеть, в какую рань я сегодня поднялся!
Вот и солнце появилось. Пока оно греет Берека не как мать, а как мачеха, но под теплом его лучей уже ожили кроны деревьев. Росинки на траве и листьях сверкают как бусинки, хоть нанизывай их на нитку.
Солнце поднимается все выше, и лес преображается, как по мановению волшебной палочки. Но с Береком чуда не произошло. Пока его занимает одно: где бы подыскать надежное укрытие?
В ЛЕСУ
Днем Берек забрался в густые заросли и умостился там, как птица в гнезде. Глаза слипались, но сразу уснуть он побоялся. Кто знает, не таится ли опасность рядом. Надо немного обождать, осмотреться. Он принялся развязывать узелки. Что же дала ему мама? В узелке поменьше лежит костюм. Сшили его еще к прошлой пасхе, и он успел из него вырасти. Здесь же нижняя и верхняя рубашки, свитер с заплатами на локтях, льняное полотенце, пара штопаных шерстяных чулок (отец надевал их в траурную седмицу по убитому сыну), теплый шарф, длинная тонкая веревка, — бог весть, для чего она ему понадобится, — и сандалии, которые купили ему за неделю до прихода немцев. На самом дне узелка лежит еще что-то завернутое в тряпицу. Так он и знал! Иголка, воткнутая в катушку черных ниток, несколько пуговиц, кусок хозяйственного мыла, пузырек с йодом и баночка мази, если, не дай бог, насекомые заведутся.