— Если ты не знаешь, кто такой Станислав, как же ты, когда в первый раз переступил порог этого дома, назвался его именем?
Вот когда Берек обрадовался. Это же дядя Тадека! Станислав Кневский. Еще во время гражданской войны в Испании он дрался с фашистами. Это он тот самый партизанский командир, который уже сейчас, хотя еще идет война, собирает материал о военных преступлениях. Вот если бы Станислав разрешил Береку хоть на один день покинуть погреб и встретиться с ним. А может быть, одного дня на дорогу будет мало? Но раз Кневский сам сюда не приезжает и его к себе не зовет, значит, еще не время.
— Кневский? — переспросил Берек у Анны.
— Он самый, — подтвердила она.
СНОВА У ДЕДА МАЦЕЯ
Гора с горой не сходится, а человек с человеком, если они, конечно, живы, встречаются. Берек и Станислав Кневский встретились восемь месяцев спустя, после освобождения Люблина, ставшего временной столицей Польши. Станислав рассказал Береку о своем племяннике. Тадек погиб. Случилось это вот при каких обстоятельствах.
За невыполнение приказа о поставке скота для немецкой армии солтыс Гжегож Нарушевич взял десять заложников, среди них деда Мацея, и предупредил: если в течение трех дней крестьяне не доставят требуемый скот, заложники будут переданы в гестапо. В ближних лесах партизан не было, но именно в то время там остановился небольшой отряд. Как Тадек его разыскал, осталось загадкой. Поздно вечером он постучал в окно к Нарушевичу и попросил впустить его: он, мол, боится оставаться в пустом доме деда Мацея. Один из полицаев — прихвостней Нарушевича — пытался прогнать его. Но Тадек продолжал стучать в дверь до тех пор, пока солтыс не распорядился открыть. Нарушевича партизаны взяли живым, но он успел выстрелить в Тадека. Заложников освободили, и они ушли к партизанам. Дед Мацей скрывался в лесу, пока Красная Армия не освободила село.
Кневский разъезжает по разрушенным городам и селам. На основании фактов, свидетельских показаний, расследований составляют документы об ущербе, причиненном врагом стране, народу. Разыскивают культурные ценности — картины, редкие книги, музейные экспонаты, которые удалось спрятать и сохранить от разграбления гитлеровскими оккупантами.
Берека тянет в родное местечко, в охотничий домик в лесу, в избу деда Мацея, где они с Риной скрывались. Кневский пообещал взять его с собой; ему тоже хочется побывать в тех краях.
Выехали они на машине задолго до восхода солнца. День обещал быть знойным, но до места добрались рано, до наступления жары.
К кому приехал сюда Берек и зачем? Разыскать в исчезнувшем мире свое прошлое, утолить ноющую боль? Но можешь ходить здесь сколько угодно, все равно никого, никого из тех, кто тебе нужен, не встретишь. Птичьи гнезда на пожарной каланче показались Береку старыми знакомыми. Но нет, это не те гнезда и не те ласточки. Заросли чертополохом тропинки, по которым он бегал босиком. Вот базар и дом, где он родился и вырос. У этой пыльной завалинки он часто играл. У этого окошка любил подставлять зеркальце лучам солнца, чтобы по потолку, по стенам, по мебели скакали солнечные зайчики. Теперь отцовский дом глядит на него выжженными глазницами. С тех пор как Берек себя помнит, у колодца стояла почти высохшая, старая, согнутая верба. Но как раз этому дереву война, видно, не повредила. И колодец как стоял, так и стоит. Берек нагибается пониже к воде и кричит: «Гу-гу!», и, как прежде, из глубины доносится гулкое эхо: «Гу-гу!», но отголоски из колодца негромки и быстро замирают.
— Детство зовешь? — Станислав по-отцовски кладет руку на плечи Берека.
Местечка уже не докличешься. Теперь это пустырь с глухими зарослями лопухов, крапивы и репейника. Можно только взять нож, хранящийся у него от повстанцев, и на завалявшемся бревне вырезать слова: «Здесь жила Рина». Детство прошло, осталась открытая рана, острая, ноющая боль.
Шофер довез их до леса. Договорились, что завтра утром он заедет за ними в деревню к деду Мацею. Берек повел Кневского узкой дорогой, которая давно уже не слышала скрипа колес, затем тропой, а после — по нехоженым травам в глубь леса. Тогда, в те страшные дни, он искал для себя убежище как можно дальше, в глухом и недоступном месте. Теперь ему кажется, что он узнает тут каждое дерево. Кневский тоже хорошо знает этот лес, как и всю округу. Недалеко отсюда городок, где до войны он преподавал в гимназии немецкий язык. Станислав часто останавливается, вслушиваясь в голоса леса. Времена теперь другие, но нет-нет да и наткнешься на кого-нибудь, по ком давно уже плачет тюрьма. И он не отпускает Берека от себя.