Завтра я покажу Штифтеру фотографию бывшего офицера бригады имени Домбровского в Испании Пинхеса Картина, известного под именем Анджея Шмидта. В оккупированную Польшу он также отправился добровольцем. Это было в январе 1942 года. К сожалению, до восстания он не дожил, — эсэсовцы его убили. Но он был одним из организаторов антифашистского блока в Варшавском гетто и первым там возглавил вооруженные боевые группы. Когда я об этом рассказал Штифтеру, он на меня посмотрел так, будто все это я сам только что придумал. Ему, конечно, трудно было поверить, что человек, находившийся на свободной от немцев земле, добровольно отправился в самый ад, в Варшавское гетто.
— Что, собственно, изменится от того, что еще один человек узнает правду? — не могла понять Фейгеле. — Иные ее знают, а делают все, чтобы доказать обратное.
— Штифтер может нам еще во многом помочь. В моей картотеке Курт Болендер значится среди мертвых, а Штифтер недавно посоветовал мне поставить против его имени вопросительный знак. Я верю, что шефа «небесной дороги» удастся разыскать, и произойдет это не без помощи Штифтера.
— Легко сказать! Ведь самому Штифтеру ничего плохого Болендер не сделал, чего же ради ему стараться? Разве не так, Берек?
Берек мог бы ей разъяснить, что это не совсем так. Но Кневский сам счел нужным ответить:
— У Штифтера свои счеты со Штанглем. Его в свое время Штангль посадил. И если окажется, что Болендер на самом деле жив, и его поймают, это может послужить ниточкой для поимки Штангля. По некоторым данным, «мертвый» Болендер в мае 1945 года встречался в Австрии как с ним, так и с Густавом Вагнером.
Берек рассказал Кневскому о посещении ювелирного магазина, но Станислав считал, что поиски в Германии награбленных Болендером алмазов не помогут напасть на его след.
— В первые дни моего знакомства со Штифтером, — объяснил Кневский, — я попросил его поручить одному из своих сотрудников заняться ювелирными магазинами, но кольца, на которых по приказанию эсэсовцев были выгравированы слова «Жизнь + смерть», уже давно пошли на переплавку. Что до редких камней, их наверняка вывезли за границу еще во время войны, а если и нет, все равно в витринах выставлять не станут.
— И все же ими торгуют! — упорствовал Берек.
— Даже с самыми крупными торговцами алмазами, а их совсем немного, алмазный синдикат связан только посредством особых маклеров. Прежде чем попасть к покупателю, алмазы проходят через руки многих посредников. Большинство таких торговых сделок совершается не в Берлине, а в Лондоне. Алмазный синдикат ежемесячно устраивает там специальные выставки, и поэтому меня не удивило, что алмаз, который Болендер должен был передать Штанглю для Гиммлера, оказался там.
— Но этот алмаз, — возразила Фейгеле, — мог попасть в Лондон независимо от того, жив обершарфюрер или нет.
— А разве Штифтер этого не понимает? Недавно он допрашивал Эриха Бауэра по другому делу и между прочим показал ему фотографии трех военных преступников и среди них Болендера, которого якобы недавно задержали. Несколько лет назад Бауэр заявил, что Курта Болендера нет в живых, но это ему не помешало спросить: «А каким образом мой шеф попался?» Поездка Берека в Дуйсбург — город, откуда Болендер родом, ничего существенного нам не дала, а вот то, что Штифтер разыскал человека, служившего вместе с Болендером в Бранденбургской тюрьме, подтолкнуло меня поехать в Штеермарк, где я узнал, что бывший обершарфюрер долгое время жил там под фамилией Бреннер. Завтра, Берек, ты пойдешь со мной к Штифтеру. Он как будто напал еще на какой-то след. Но на сегодня, дети мои, хватит. Спой нам лучше, Фейгеле.