— Ну и что? — ответил на это дядюшка. — Человек потому и человек, что, когда хочет сделать что-то, сперва все делает в голове. Придумывает, а потом претворяет в жизнь. Когда говорю «хорошо бы это сделать», я, собственно, уже работаю. А вроде бы не должен. Я в жизни ой как наработался. Пускай другие теперь попотеют. Однако что сделаю перво-наперво, так это смастерю новую коптильню.
— Зачем? — спросил папа.
— Потому как на старую глаза б мои не смотрели, — ответил дядюшка.
— Она всех нас переживет, — возразил папка. — Это ящик из-под электронного микроскопа. Как-никак перевозочный ящик, уж он-то обладает кой-какой прочностью.
— Немало мяса в нем прокоптилось, — вставила бабушка. — Пока ты бубнил «надо бы» да «хорошо бы», Владимир не бросал слов на ветер — сделал коптильню.
Папка на это ничего не ответил, разве что покхекал. Когда бабушка говорит «Владимир», папка весь деревенеет, ему становится не по себе. Должно быть, ему больше нравится, когда его никак не называют. По крайней мере, мама так делает. Всякий раз она как-то ловко обходит папкино имя и все-таки каким-то образом с ним договаривается. Только один раз я слышала, как она назвала папку Владей. Он был на рыбалке по ту сторону реки, а к нам кто-то пришел в гости. Меня это ужасно рассмешило. Я-то называю папку «пап», а он меня — Ганка или, когда бывает в особенно хорошем настроении, Гандёра.
Я вышла из дому, а следом за мной выскочила Ивча с рогаликом, который мама намазала ей маслом и сыром.
— Как думаешь, — спросила Ивча этаким дурным утренним голосом, — утки едят сыр?
Я не ответила. Мне по горло хватает ее за ночь — мы же спим с ней в одной комнате. Она жутко сопит и беспрерывно что-то бормочет во сне. Иной раз просто сил нету выдержать, тогда я бужу ее и кричу: «Не сопи, очень прошу тебя, не сопи, пожалуйста!» Но тут просыпается папка в соседней комнате и кричит: «Эй, вы там обе, потише! Или всыплю вам по первое число!»
— Раз рыбы едят сыр, то почему бы уткам его не попробовать? — ответила Ивча сама себе и, разломив рогалик, кинула куски в воду.
— Жалко, мама не видит, Ивуша, — сказала я.
Стоило кусочкам рогалика чуть отплыть, как у одного из них заволнилась черная тень и мелькнул красный плавник.
— Голавль! — вскрикнула Ивча. — Давай на спор! Два раза выплюнет и только в третий проглотит. Голавль — самая хитрющая рыба, так сказал папка.
Тут она сильна — спрятаться за папку или, в крайнем случае, за мамочку.
Но на этот раз она угадала. Раскормленный голавль осторожно покружил вокруг лакомого кусочка, ткнулся в него мордой, погрузился в воду, снова вынырнул, и вдруг вода зарябила и кусок рогалика исчез в глубине.
Перед домом появился дядюшка, постучал пальцем по нашему каноэ, точно хотел проверить, не треснутое ли оно, а затем стал уписывать краюху хлеба, намазанного салом со шкварками. Бабушка говорит, что дядюшка не дурак поесть, таким макаром он быстрехонько дотянет до ста двадцати кило. А дядюшка твердит, что ему все равно. Он не пьет, не курит, ну а уж если говорить об еде, то ему хватило бы и одного супа. Хотя он все ест с аппетитом. Все, лишь бы этого всего было побольше. И все-таки, надо признать, дядюшка ужасно шустрый, а все потому, что был когда-то спортсменом. Еще он умеет проделывать всякие фокусы с пингпонговым мячиком. Перед тем как уйти на пенсию, он был арбитром, и бабушка один раз поехала вместе с ним посмотреть, как он судит футбольный матч. Воротилась она вся трясущаяся и с тех пор уже никогда с дядюшкой не ездила. Она объявила, что это было ужасно: какой-то человек запулил в дядюшку ливерной колбасой, а дядюшка эту колбасу преспокойно сбросил с себя и назначил пенальти в ворота хозяев. Дядюшке, рассказывала она, орали «Плешивая черепушка!» и «Пенек!», а он на все это ноль внимания. В спорте он толк знает, а также в транспорте, потому что он, как сам говорит, старый трамвайщик. Весит дядюшка много, ужасно потеет, а из-за этого на него налетают слепни и всякие мухи-жужжалки. Но дядюшка и их обхитрил — скупил, должно быть, все средства против назойливых насекомых, которые продаются в хозяйственных лавках. Наша бабушка трижды была замужем, и, когда заходит речь о дядюшке, она только вздыхает и говорит маме: «Ах, девонька, и на старуху бывает проруха». Наша бабушка была ужасно красивой, когда была молодая, да она и сейчас красивая, хотя уже в годах. Конечно, ей бы очень хотелось, чтобы дядюшка носил галстук и шляпу, но он предпочитает ходить в кепочке с козырьком и синей спецовке, а то и вовсе напялит старые трамвайные брюки, так что с ним и в обществе стыдно показаться.