Кто мог подумать, что смирный и тихий городок взорвётся, точно начиненный тротилом пояс смертника. Возмущённая людская толпа затопит проспекты, размахивая увеличенными на скорую руку фотографиями погибшего ребёнка и возьмёт в осадное кольцо шикарную виллу – обиталище безмозглой убийцы. Подразделениям ОМОНа пришлось отбивать её у озверевших сограждан и прятать в изоляторе временного содержания. Говорят, после этого она пыталась покончить с собой.
После полетели головы покорно подмащивавших владетелям шестёрок вроде меня, но только после вмешательства центрального телеканала задрожали и прочно засевшие в креслах столпы. Органы со всеми своими лестницами затрещали по швам, а опального мэра спешно перевели на другое место за тысячи километров от эпицентра, дабы не мозолил глаза задетым за живое всеобщей безнаказанностью жителям. Маленькая девочка в желтом сарафанчике как-то незаметно сделалась фетишем в непримиримой борьбе за несуществующую справедливость.
Ты тогда закрылась от всех, не соглашалась на интервью и не выходила из дома. Оказавшись на осадном положении, перестала ходить на могилу дочери. Я наблюдал, скитаясь по подвалам, и мечтал лишь об одном – однажды не проснуться.
– Здравствуй, солнышко, – раскладывая свежие бутоны на гранитном полу могилки, медленно произносишь ты. – Вот мы с тобой и остались совсем одни.
Дождь усилился. Небо громыхнуло, заглушая тихие слова твоего монолога, единственными слушателями которого были немой ангел и я.
Кто знает, стоял бы я здесь сейчас, если бы не Сёмка, бывший школьный товарищ, спасший меня в том самом дворе, где мы малолетними оболтусами некогда гоняли мяч. Мой отец женился на другой женщине, а мама подалась в столицу на заработки, оставив сына на попечение бабушки. Я видел мать не чаще раза в год. Чужую ухоженную женщину с высокой причёской. Она привозила мне дорогие игрушки. После женитьбы я продал бабушкину однушку, дарёную квартиру нужно было обставить по последней моде. Отдежурив под твоими окнами, голодный и оборванный, я волок свои ноги сюда, точно к последнему пристанищу. Здесь на меня и напали подвыпившие подростки, ищущая приключений стая с блестящими ненавистью к бомжам глазами.
Я не сопротивлялся, искал смерти и ждал её, точно в свое время маминых подарков. Молодняк обозлился и усилил натиск, обступив со всех сторон бездвижно лежащего нищего. Лупили меня с азартом, до полного изнеможения. Странно, я не чувствовал боли, точно меня набили ватой, потом потерял сознание, а когда очнулся, в поплывшем перед глазами мареве, разглядел Сёмкино лицо.
До сих пор не пойму, как ему удалось узнать бывшего однокашника. Ведб на мне не было живого места. Сёма забрал к себе и терпеливо выхаживал. Едва начал вставать с постели, я всё рвался уйти. Ведь смерть была так близко, второй раз мы с ней уж точно не разминёмся. Друг не отпустил.
Несмотря на скудную заводскую зарплату и плохо обставленную квартиру он месяц кормил меня с ложечки. Выздоровев, я мог неделями не подниматься с дивана. Сёма убирал, готовил, приносил продукты и ни о чём не спрашивал. Тогда я сам, не выдержав, рассказал ему правду. Выслушав, он вложил в мои руки гитару и ушел, оставив нас наедине.
Не помню, что я играл тогда. Пальцы бегали по струнам, буквы складывались в слова. Очнулся, когда в щели меж плотных вылинявших от времени занавесей забрезжил рассвет, а не выспавшийся Сёмка принялся жарить в кухне яичницу.