Он ходил на похороны Урода и по пути туда чуть не вытошнил ланч, представляя разбитую голову в гробу, но все было чинно-благородно — Урод лежал в костюме и в галстуке, и глаза его наконец были закрыты. Похоже было, что он готов выскочить из гроба, как только его позовут играть в бейсбол.
Это был единственный мертвец, которого Гэррети видел до вчерашнего дня, и он был таким чистым и аккуратным, совсем не похожим на Эвинга, или на парня в зеленом плаще, или на Дэвидсона с бледным, залитым кровью лицом.
Без четверти четыре он получил первое предупреждение, и ему пришлось дважды с силой хлопнуть себя по лицу, чтобы проснуться. После этого ему стало холодно. Может быть, это ему мерещилось, но звезды на востоке стали чуть бледнее. С удивлением он подумал, что вчера в это же время спал в машине, пока они с матерью ехали к границе. Он ясно вспомнил, как лежал там, вытянувшись, не двигаясь. Как он хотел сейчас вернуться туда, на сутки назад!
Без десяти четыре.
Он оглянулся, испытывая странное удовлетворение от того, что многие выглядели гораздо хуже, чем он, — более усталыми, более сонными. Стало светлее, и можно было разглядеть лица идущих. Бейкер шел впереди — его он узнал по рубашке в красную полоску. Слева шел Олсон, и Гэррети удивился. Он был уверен, что Олсона застрелили ночью. Но он шел, хоть медленно, и голова его болталась в такт ходьбе, как голова тряпичной куклы.
Перси, которого так хотела увидеть мать, шел теперь позади Стеббинса, качающейся походкой бывалого моряка. Он разглядел еще Гриббла, Гаркнесса, Уаймэна и Колли Паркера. Большинство знакомых еще шли.
К четырем на горизонте появилась светлая полоса, и Гэррети почувствовал радость. Он оглянулся назад, в бесконечный туннель ночи как он только смог его пройти?
Он немного ускорил шаг и подошел к Макфрису, который шагал, опустив подбородок на грудь. Изо рта у него стекала тонкая струйка слюны, высвеченная рассветом с неправдоподобной четкостью. Гэррети долго зачарованно смотрел на этот феномен. Он не хотел будить Макфриса.
Они миновали каменистый луг, где пять коров задумчиво жевали, провожая их печальным взглядом. Собачонка фермера кинулась на дорогу с сердитым тявканьем, и солдаты на вездеходе подняли ружья, готовые пристрелить ее. Но собака благоразумно не выбегала на асфальт, выражая служебное рвение с безопасного расстояния. Кто-то завопил на нее, требуя заткнуться. Гэррети, не отрываясь, смотрел на светлеющее небо — сперва оно окрасилось нежно-розовым, потом красным, потом золотым. Кого-то опять застрелили, но он не заметил. Над горизонтом поднялся ослепительно красный бок солнца, и Гэррети полубессознательно подумал: «Слава Богу, я могу умереть при свете».
Сонно пропела птица. Они прошли еще одну ферму, где им долго махал бородатый мужчина.
В лесу зловеще каркнула ворона. Первые теплые лучи коснулись лица Гэррети, и он благодарно потянулся к ним, улыбаясь.
Макфрис по-собачьи тряхнул головой и осмотрелся вокруг:
— Господи, свет! Свет, Гэррети! Который час?
Гэррети посмотрел на часы и удивился. Было уже без четверти пять. — Сколько миль, как ты думаешь?
— Около восьмидесяти. И двадцать семь выбыло. Мы прошли четверть пути, Пит.
— Да, — Макфрис улыбнулся.
— Тебе получше?
— В тыщу раз.
— Мне тоже. Думаю, это из-за солнца.
— Скоро мы увидим людей. Ты читал статью в «Обозрении»?
— Конечно. В основном, искал там свое имя.
— Там писали, что каждый год на Длинный путь — делаются ставки на два миллиарда долларов. Представляешь?
В разговор вмешался Бейкер:
— Мы в школе тоже сбрасывались по четвертаку, и тот, кто называл число ближе всего к последней миле пути, получал все деньги.
— Олсон! — весело крикнул Макфрис. — Только подумай о таких деньгах!
Подумай, сколько народу ставит на твою тощую задницу!
Олсон устало сказал, что все, поставившие на его тощую задницу, могут проделать сами с собой два противоестественных акта, из которых второй является прямым продолжение первого. Все рассмеялись.
— Сегодня увидим красивых девчонок, — сказал Бейкер.
— Черт с ними, — сказал Гэррети. — Моя девчонка ждет меня. Буду теперь хорошим мальчиком.
— Без греха делом, словом и помышлением, — добавил Макфрис.
— Именно так.
— Сто к одному, что ты успеешь в лучшем случае помахать ей, — сказал Макфрис.
— Уже семьдесят три к одному.
— Все равно много.
Но хорошее настроение Гэррети было непоколебимо.
— Я чувствую себя так, будто готов идти вечно, — заявил он.
Кое-кто из услышавших его скривился.
Они прошли бензоколонку, и владелец долго махал им, в особенности приветствуя Уэйна, номер 94.
— Гэррети, — тихо позвал Макфрис.
— Что?
— Я не помню всех, кому выписали пропуск.
— Я тоже.
— Баркович здесь?
— Здесь. Вон, впереди Скрамма. Видишь?
— Вижу.
— Стеббинс тоже здесь.
— Неудивительно. Странный он парень, правда?
— Правда.
Макфрис замолчал, порылся в рюкзаке и достал миндальное печенье. Они с Гэррети взяли по штуке.
— Хочу, чтобы это поскорее кончилось, — сказал Макфрис. — Хоть как-нибудь. Они молча съели печенье.
— Мы на полпути до Олдтауна? — спросил Макфрис. — Восемьдесят прошли, восемьдесят осталось?
— Вроде бы.
— До ночи пройдем.
Упоминание о ночи заставило Гэррети вздрогнуть.
— Откуда у тебя шрам, Пит? — поспешил он сменить тему.
Рука Макфриса непроизвольно потянулась к щеке.
— Долгая история, — сказал он, как отрезал.
Гэррети вгляделся в него получше. Волосы всклокочены и слиплись от пота и пыли. Одежда измята. Лицо бледное, глаза глубоко запали.
— Ну и видок у тебя! — внезапно его разобрал смех. Макфрис улыбнулся: — Ты тоже не похож на рекламу дезодоранта, Рэй.
Они оба долго, истерически смеялись, стараясь при этом не сбавлять скорости. Наконец оба получили предупреждения и дальше шли молча.
Около пяти появились первые зрители — четверо ребятишек, сидящих по-индейски, скрестив ноги, возле палатки. Один из них был еще запакован в спальный мешок, как эскимос. Они мерно махали руками, не улыбаясь.
Потом появился перекресток и рядом с ним — закусочная, возле которой стояли и смотрели на них три молоденькие официантки. Все свистели и махали им, но только Колли Паркер сумел извлечь из себя что-то членораздельное. — В пятницу вечером! — крикнул он. — Слышите? Жду вас! В пятницу вечером!
Официантки, казалось, не слышали. Гэррети просто помахал им.
Участники рассыпались по дороге, постепенно просыпаясь и приходя в себя. Гэррети поискал взглядом Барковича — тот выглядел неплохо. Ничего удивительного: нет друзей, нет и проблем.
Потом Брюс Пастор затеял игру в «тук-тук».
— Тук-тук, Гэррети!
— Кто там?
— Майор.
— Какой Майор?
— Майор, который на завтрак трахает свою матушку, — сказал Пастор и рассмеялся. Гэррети передал это Макфрису, тот — Бейкеру, а по второму кругу оказалось, что майор на завтрак трахает свою прабабушку. На третий раз он уже трахал Шейлу, своего терьера, с которым его часто фотографировали. Гэррети еще смеялся, когда Макфрис неожиданно посерьезнел. Он смотрел на каменные лица солдат на вездеходе.
— Думаете, это смешно? — крикнул он внезапно. Его лицо потемнело от прихлынувшей крови. На какой-то момент Гэррети показалось, что сейчас его хватит удар.
— Майор трахает себя, вот оно что! — закричал Макфрис. — И все мы здесь трахаем себя! Смешно, правда? Смешно, сукины дети? СМЕШНО?
Внезапно он побежал к вездеходу. Солдаты подняли ружья, но Макфрис остановился, потрясая над головой кулаками.
— Спускайтесь, суки! Положите ружья и спускайтесь! Я покажу вам, что это смешно!
— Предупреждение, — сказал один из солдат деревянным голосом. — Второе предупреждение 61-му.