— Иди. Поговори с ним. А если он не захочет, просто посмотри.
Учиться никогда не поздно.
— Хочешь сказать, что это важный урок?
Стеббинс перестал смеяться:
— Это самый важный урок, какой может быть. Урок жизни и смерти.
Реши это уравнение, и ты выживешь.
Сказав это, Стеббинс, казалось, потерял к нему интерес и снова стал смотреть вниз. Гэррети отошел от него и направился к Олсону.
Он попытался разглядеть лицо Олсона и не мог. Кожа его пожелтела и высохла от обезвоживания. Глаза глубоко засели в глазницы. Волосы на голове торчали во все стороны слипшимися прядями.
Это был уже не человек, а робот. Тот Олсон, что сидел когда-то на траве и рассказывал про парня, которого застрелили прямо на старте, исчез.
Его больше не было.
— Олсон? — прошептал он.
Олсон шел. Это был ходячий дом с привидениями. От него так и разило смертью.
— Олсон, ты можешь говорить?
Олсон шел. Его лицо смотрело в темноту, и в безумных глазах что-то светилось, что-то там еще оставалось, но что?
Они взбирались на очередной холм. В легких Гэррети оставалось все меньше воздуха, и он тяжело дышал, как собака в жару. Рядом с дорогой текла река — серебряная змея в черноте ночи. Это Стилуотер, вспомнил он. В Олдтауне течет Стилуотер. Впереди рассыпались огоньки. Олдтаун. Они дошли до Олдтауна.
— Олсон! — позвал он. — Это Олдтаун! Мы дошли!
Олсон не отвечал. Теперь он понял, кого Олсон ему напоминает — «Летучий Голландец», несущийся вперед без экипажа.
Они быстро спустились с холма, свернули влево и перешли через мост. На другой стороне моста был знак: «Подъем. Грузовикам снизить скорость». Некоторые застонали.
Подъем возвышался перед ними, как гора, хотя он был совсем невысоким.
Но он был.
Гэррети сделал первый шаг. «На вершине буду задыхаться, как астматик, — подумал он, и следующей мыслью было, — если доберусь до вершины». В ногах — от бедер до ступней, — встала протестующая боль. Ноги говорили, что не могут больше всего этого выдержать.
«Но вы выдержите, — сказал им Гэррети. — Выдержите или сдохнете».
«Нам плевать, — ответили ноги. — Можешь подыхать».
Мускулы, казалось, размякли, как мороженое на солнце. Они тряслись и прыгали, напоминая плохо управляемых марионеток.
Спереди и сзади сыпались предупреждения, и Гэррети понял, что скоро одно из них достанется и ему. Он уставился на Олсона, пытаясь попасть в такт его шагам. Они взойдут на этот проклятый холм вместе, а потом Олсон откроет ему секрет, о котором говорил Стеббинс. Сколько еще? Сто футов?
Пятьдесят?
Прогремели первые выстрелы, следом — пронзительный крик, заглушенный новыми выстрелами. Гэррети ничего не видел в темноте, да его и не интересовало, кто это был. Осталась только боль, режущая боль в ногах и в легких.
Холм спрямился и пошел под уклон. Этот склон был более покатым, но мускулы Гэррети не переставали дрожать. «Мои ноги сейчас откажут, думал он. — Они не доведут меня до Фрипорта. Даже до Олдтауна. Я умираю».
Тут ночь разорвал рев множества глоток, дикий и ужасный, повторяющий одно и то же слово:
— Гэррети! Гэррети! Гэррети! Гэррети!
Это Бог-отец. Бог лишил его ног за то, что он хотел узнать секрет, узнать секрет… Как гром:
— Гэррети! Гэррети! Гэррети!
Это был не Бог. Это были ученики олдтаунской высшей школы, выкрикивающие хором его имя. Как только они увидели его бледное, измученное лицо, скандирование превратилось в бурю аплодисментов. Парни вопили и целовали своих девушек. Гэррети помахал им, улыбаясь, и опять повернулся к Олсону.
— Олсон, — прошептал он. — Олсон!
Веки Олсона чуть-чуть дрогнули. Искра жизни, как последний поворот стартера в старом автомобиле.
— Скажи мне, Олсон. Скажи мне, что делать. Школьники («Неужели я когда-то ходил в школу?» — с удивлением подумал Гэррети) прыгали теперь вокруг них, оглушая их криками.
Глаза Олсона с трудом поворачивались в глазницах, словно они заржавели и требовали смазки. Его губы издали какой-то звук.
— Ну, — прошептал Гэррети. — Ну, говори же! Говори, Олсон!
— А-а, — сказал Олсон. — А-а.
Гэррети подошел ближе и положил руку Олсону на плечо, вдыхая смесь пота, гноя и мочи.
— Попытайся, Олсон!
— Бу. Бо. Божий… Божий сад.
— Божий сад? Что ты говоришь?
— Он полон. Плодов. Я… Гэррети молчал. Он не мог говорить. Они поднимались на очередной холм, и он опять задыхался. Олсон, казалось, вообще не дышал.
— Я не хочу. Умирать, — закончил Олсон. Гэррети с ужасом смотрел на то, что было Одеоном.
— А? — существо рывком повернуло голову. — Га. Га. Гэррети?
— Да, это я.
— Который час?
Гэррети недавно, Бог знает зачем, завел свои часы.
— Без четверти девять.
— Нет. Не то.
— Олсон? — он осторожно потряс Олсона, и все его тело содрогнулось, как дерево на ветру. — Что с тобой, Олсон?
— Гэррети, — прошептал Олсон.
— Что?
— Который час?
— Черт! — Гэррети оглянулся на Стеббинса, но тот глядел в темноту.
Если он и смеялся, то этого не было видно.
— Гэррети.
— Что?
— Бо… Бог сохранит тебя.
Голова Олсона упала. Он сошел с дороги и пошел прямо на вездеход.
— Предупреждение! Предупреждение 70-му!
Олсон не останавливался. Толпа застыла в ожидании. Олсон уперся в броню и начал всем телом биться о вездеход.
— Олсон! — крикнул Абрахам. — Эй, ребята, это же Хэнк Олсон!
Солдаты наставили на Олсона ружья, и он схватил ближайшее из них за ствол, вырвал и швырнул в толпу. Зрители с криком шарахнулись в стороны, будто карабин мог начать стрелять сам по себе.
Потом другой карабин выстрелил. Гэррети ясно видел вспышку и красное пятно на рубашке Олсона, куда попала пуля.
Олсон потянулся и ухватился за ствол ружья, которое только что выстрелило в него.
— Давай, Олсон! — крикнул спереди Макфрис. — Давай! Покажи им всем! Пули из остальных двух карабинов отшвырнули Олсона от вездехода.
Он распластался на земле, широко раскинув руки, как распятый. Из его живота был вырван огромный кусок. Еще три пули ударили в него. Солдат, которого Олсон обезоружил, полез за новым карабином в люк.
Олсон сел, прижав руки к животу и глядя на солдат. Они тоже смотрели на него и молчали.
— Сволочи! — прорычал Макфрис. — Убийцы!
Олсон попытался встать. Новые пули бросили его на землю.
Сзади Гэррети услышал тихий звук. Он не оглянулся — он знал, что это смеется Стеббинс.
Олсон снова сел. Солдаты прицелились в него, но не стреляли. Их силуэты на броне, казалось, выражали любопытство.
Медленно, рефлекторно Олсон прижал руки к животу. Сквозь пальцы его медленно поползли синие змейки внутренностей. Он нагнулся, как будто собираясь запихнуть их обратно («Запихнуть их», — подумал Гэррети с ужасом и омерзением) и с усилием поднялся. Потом пошел, медленно-медленно, продолжая держаться за живот.
— О Господи! — Абрахам зажал руками рот. В его выпученных глазах метался ужас. — О Господи, Рэй, что за гадость! — его вырвало.
«Ну вот, старина Эйб не сберег свое печенье, — подумал Гэррети рассеянно. — Нарушил пункт 13».
— Они не будут его достреливать, — сказал сзади Стеббинс. — Это послужит уроком остальным.
— Убирайся, — прошептал Гэррети. — Иначе я вышибу тебе мозги!
Стеббинс быстро отошел.
— Предупреждение! Предупреждение 88-му!
Смех Стеббинса замер вдали.
Олсон упал на колени. Раздался выстрел, и пуля ударила в асфальт рядом с ним. Он снова начал подниматься. «Они играют с ним, — подумал Гэррети.
— Им, должно быть, скучно, вот они и решили поиграть с Одеоном. Ведь он такой смешной, правда, парни?»
Гэррети плакал. Он подбежал к Олсону, опустился на колени рядом с ним, прижал к груди его растрепанную голову. Он рыдал в сухие, пропахшие потом и мочой волосы Олсона.
— Предупреждение! Предупреждение 47-му!
— Предупреждение! Предупреждение 61-му!
Макфрис тянул его вверх.
— Вставай, Рэй! Ты ему не поможешь! Вставай, ради Бога!
— Это ужасно! — прорыдал Гэррети. — Ужасно!
— Я знаю. Вставай скорее.
Гэррети встал. Они с Макфрисом пошли задом, глядя на Олсона.
Олсон поднялся на ноги и стоял прямо на белой линии, воздев обе руки к небу.
Толпа ахнула.
— Я делал не то! — крикнул Олсон дрожащим голосом и упал мертвым.
Солдаты еще дважды выстрелили в него и потащили прочь.
Они шли молча минут десять. От присутствия Макфриса Гэррети было чуточку легче.
— Знаешь, — сказал он наконец, — во всем этом есть смысл.
— Да?
— Я говорил с ним. Он был жив, пока они его не застрелили. Он был жив, Пит, — теперь это казалось ему самым важным. — Жив, понимаешь?
— Ну и что? — Макфрис устало вздохнул. — Он был только номером.
Номер 53. Мы стали чуть ближе к концу, вот и все.
— Нет. Ты так не думаешь.
— Не говори мне, что я думаю, а что нет! — бросил Макфрис. — И давай не будем об этом.
— До Олдтауна осталось миль тринадцать.
— Хорошо.
— Не знаешь, где Скрамм?
— Я не его доктор. Ищи сам, если хочешь.
— Что ты бесишься?
Макфрис дико расхохотался.
— Да, чего это я бешусь? Очевидно меня волнует новая ставка подоходного налога. И еще цены на зерно в Южной Дакоте. Олсон — у него вывалились кишки, и он шел с вывалившимися кишками! — вот от чего я бешусь, Гэррети! — он прервался, подавляя приступ тошноты, а потом сказал.
— Со Скраммом плохо.
— Да?
— Колли Паркер щупал его лоб и сказал, что у него жар. Он несет какую-то чушь — о своей жене, о хопи, о навахо… Трудно понять.
— Долго он еще сможет идти?
— Кто знает? Может, дольше нас всех. Он ведь здоровый, как буйвол.
О Господи, как я устал.
— А Баркович?
— Он прячется. Знает, что многие будут рады увидеть, как он получит пропуск. Он хочет пережить меня, вонючка. Но он очень плохо выглядит. — Как и все мы.
— Ага. Говоришь, до Олдтауна тринадцать миль? — Где-то так.
— Могу я сказать тебе кое-что, Гэррети?
— Конечно. Я унесу это с собой в могилу.
— Это точно, — кто-то в толпе пустил ракету, и Гэррети с Макфрисом подпрыгнули. Несколько женщин завизжали, кто-то выругался с набитым попкорном ртом.
— Все это так ужасно, — сказал Макфрис, — из-за того, что все так обычно. И Олсон был обычным, хотя и удивительным. Обычным и удивительным.
Он умер, как жучок под микроскопом.
— Ты говоришь, как Стеббинс, — заметил Гэррети.
— Жаль, что Присцилла не убила меня. Тогда все было бы не так…
— Обычно?
— Да. Тогда бы…
— Извини. Я подремлю немного, если получится.
Макфрис пожал плечами и отошел. Гэррети в первый раз пожалел, что обзавелся приятелями на Длинном пути. Оказывается от этого тоже могло быть тяжелее.
Кишечник распирало. Скоро придется облегчиться. При мысли о том, что это придется делать на глазах у публики, которая будет смеяться и тыкать в него пальцами, он мысленно скрипнул зубами. Потом они еще разберут его дерьмо на сувениры. Казалось немыслимым, что люди способны на это, но так и было.
Олсон с вываливающимися внутренностями… Макфрис и Присцилла на пижамной фабрике… Скрамм с его широким лицом, красным от жара… Голова Гэррети склонилась на грудь. Он задремал, продолжая идти. Его ноги мерно опускались на асфальт; отставшая подошва хлопала, как ставня заброшенного дома.
Я мыслю, следовательно, существую. Первый урок латыни.
Тарабарские фразы на мертвом языке. «Эне, Бене, Раба, Квинтер, Финтер, Жаба».
Я существую, следовательно… Взлетела ракета, сопровождаемая приветственными криками.
Мимо прогромыхал вездеход. Гэррети проснулся от металлического голоса, объявляющего ему предупреждение, и заснул опять.
«Отец, я не радовался, когда тебя не стало, но и не огорчился по-настоящему. Прости меня. Но я не поэтому здесь. Стеббинс неправ. Я здесь потому…»
Его разбудили выстрелы и знакомый стук упавшего тела. Толпа закричала — не то от ужаса, не то от восторга.
— Гэррети! — крикнула какая-то женщина. — Рэй Гэррети! Мы с тобой!
Мы все с тобой, Рэй!
Ее голос перекрыл остальные, и сотни голов повернулись в сторону земляка. Отдельные крики переросли в общий рев. Гэррети слушал свою фамилию, пока она не превратилась для него в набор бессмысленных звуков. Он помахал кричащим и опять провалился в сон.