— Ну? — повторил Стеббинс, отдышавшись. Выстрелы. Упал парень по имени Чарли Филд.
— Ничего, — сказал Гэррети. — Я просто искал Бейкера, а набрел на тебя. Макфрис думает, что ты выиграешь.
— Твой Макфрис — идиот, — сказал Стеббинс. — Ты правда думаешь, что разглядишь свою девушку в такой толпе?
— Она будет впереди. У нее есть пропуск.
— Полицейские слишком заняты, чтобы следить, у кого есть пропуск, а у кого нет.
— Это неправда, — Гэррети сердился, потому что Стеббинс вторил его собственным опасениям. — Зачем ты так говоришь?
— Ты действительно хочешь видеть свою мать?
— Что?
— Ты не хотел в детстве жениться на ней, когда вырастешь? Многие дети хотят этого.
— Ты что, спятил?
— Почему ты думал, что можешь выиграть, Гэррети? У тебя второсортный интеллект, второсортная физическая подготовка и наверняка второсортное либидо. Я уверен, что ты не спал со своей девушкой.
— Заткни свой поганый рот!
— Так ты девственник? Может, ты тяготеешь к мужчинам? Не бойся ты говоришь с Папой Стеббинсом.
— Я переживу тебя, даже если придется идти до Вирджинии! — крикнул Гэррети в гневе. Он не помнил, чтобы так злился на кого-нибудь за свою жизнь.
— Ладно, ладно, — успокаивающе сказал Стеббинс. — Понимаю.
— Мать твою!
— О, интересное слово! Почему это ты его вспомнил?
Гэррети на миг показалось, что сейчас он бросится на Стеббинса или упадет в обморок от гнева, но он не сделал ни того, ни другого.
— Даже если придется идти до Вирджинии, — повторил он, стиснув зубы. Стеббинс сонно улыбнулся:
— Я чувствую, что могу идти хоть до самой Флориды, Гэррети.
Гэррети отшатнулся от него и пошел искать Бейкера. Гнев по-прежнему кипел в нем, смешиваясь с бессильным чувство стыда. Стеббинс, похоже, хотел вывести его из себя, и ему это удалось.
Бейкер шел рядом с парнем, которого Гэррети не знал. Голова его была опущена, губы беззвучно шевелились.
— Бейкер!
Бейкер поднял голову, мелко трясясь, как собачонка:
— А, Гэррети.
— Да.
— Мне снился сон. Ужасно реальный. Который час?
— Без двадцати семь.
— Дождь, похоже, будет идти весь день?
— По… аай! — Гэррети качнулся, на миг потеряв равновесие. — Проклятая подметка отлетает.
— Оторви их к черту, — посоветовал Бейкер. — Ногти врастут в них, и будет еще хуже.
Гэррети скинул один туфель и пнул его в направлении толпы. К нему сразу же потянулись жаждущие руки; завязалась потасовка. Другой туфель не хотел слезать — нога в нем распухла. Гэррети нагнулся, получил предупреждение, но все же стащил туфель с ноги. Он хотел тоже кинуть его в толпу, но пожалел силы и оставил просто лежать на дороге. Вдруг на него нахлынула волна отчаяния. Он шел и тупо думал: «Я остался без обуви. Я остался без обуви».
Дорога под ногами была холодной. Сквозь остатки носков Гэррети ощущал каждый камешек. Он подошел к Бейкеру, который тоже шел без обуви.
— Я почти готов, — сказал спокойно Бейкер.
— Я тоже.
— Знаешь, я вспоминаю все хорошее, что со мной было. Один раз я впервые пригласил девушку на танец, и какой-то пьяный хер попытался ее у меня увести. Я вывел его наружу и набил морду — смог потому, что он был такой пьяный. И та девушка на меня так смотрела, что я был на седьмом небе от счастья. Вспоминаю мой первый велосипед. И как в первый раз читал «Женщину в белом» Уилки Коллинза… Это моя любимая книга. Вспоминаю, как сидел с удочкой над прудом, и как лежал во дворе с книжкой комиксов. Гэррети, я думаю об этом, как будто я уже старик.
На них брызнул серебристый утренний дождик. Толпа приутихла, но не уменьшилась — шеренгами вдоль дороги тянулись выжидающие лица под плащами и зонтиками. Бесконечный ряд серых лиц, похожих, как близнецы.
— Надеюсь, уже не будет темно, — сказал Бейкер. — Ненавижу идти в темноте, не зная, кто я и что я здесь делаю. Надеюсь, все кончится до темноты.
Гэррети начал говорить, но его прервали выстрелы. Бейкер скривился: — Вот чего я боюсь. Этого звука. Зачем мы делаем это, Гэррети? Мы все сошли с ума.
— Не знаю. Не знаю.
— Мы все в ловушке.
Длинный путь продолжался. Они проходили знакомые Гэррети места — заброшенные фермерские дома, птичники, засеянные поля. Он помнил, казалось, каждый дом. Ноги словно наполнились новой силой. Ему хотелось лететь. Но, может быть, Стеббинс прав — их там не будет? К этому лучше подготовиться. Пронесся слух, что у одного из участников аппендицит.
Гэррети не обратил на это внимание — он думал только о Фрипорте и о Джен. Стрелки на его часах жили какой-то своей дьявольской жизнью. Они не хотели двигаться. Но в любом случае до Фрипорта оставалось не больше пяти миль.
Небо немного прояснилось, но оставалось облачным. Дорога под дождем превратилась в черное зеркало, и Гэррети почти видел в ней искаженное отражение собственного лица. Он прижал руку ко лбу — лоб пылал. Джен, о Джен… Знала бы ты… Парень с болью в боку, Клингерман, начал кричать. Гэррети вспомнил тот Длинный путь, который он видел — как раз во Фрипорте, — и участника, который монотонно твердил: «не могу, не могу, не могу». «Клингерман, заткнись!» — взмолился он про себя.
Но Клингерман все шел, продолжая стонать и вскрикивать, прижав руки к боку, а часы Гэррети продолжали идти.
8.15.
«Где ты, Джен? Я не знаю уже, что ты для меня, но я еще жив и хочу, чтобы ты была там. Очень хочу».
8.30.
— Мы уже близко к этому чертову городу? — спросил Паркер.
— А тебе-то что? — спросил Макфрис. — Нас-то там никто не ждет.
— Меня ждут девушки повсюду, — сказал Паркер. — Только посмотрят, так и сразу писают в штанишки, — его лицо осунулось и вытянулось, оставив от прежнего Паркера только тень.
8.45.
— Помедленнее, приятель, — сказал Макфрис. — Оставь силы до вечера. — Не могу, — отозвался Гэррети. — Стеббинс сказал, что ее там не будет, я должен убедиться, что она там. Я должен…
— Не бери в голову. Стеббинс, чтобы выиграть, напоит собственную мамашу лизолом. Она будет там.
— Но…
— Никаких «но», Рэй. Успокойся и жди.
— Иди ты со своими погаными утешениями! — выкрикнул Гэррети и потер горящий лоб ладонью — Извини… Это так вырвалось. Стеббинс еще сказал, что на самом деле я хочу увидеть только свою мать.
— А ты не хочешь?
— Черт, конечно, хочу! Что ты думаешь… Не знаю. Когда-то у меня был друг, и мы с ним… Сняли одежду… И тогда она…
— Гэррети — Макфрис положил руку ему на плечо. Клингерман все стонал, и какой-то толстяк из толпы спросил, не нужен ли ему «Алка-Зельцер». Шутка вызвала общий смех. — Ты теряешь контроль. Успокойся. Ты…
— Не тронь мою спину! — заорал Гэррети и, сунув в рот кулак, больно, до крови, укусил его. Потом добавил. — И вообще не тронь меня.
— Ладно, — Макфрис отошел.
Было девять часов — уже в четвертый раз. Их оставалось двадцать четыре, и они входили во Фрипорт. Впереди был кинотеатр, где они с Джен часто бывали. Свернув направо, они оказались на дороге № 1 — последней своей дороге. Дождь не переставал, но толпа все так же стояла вокруг. Кто-то включил пожарную сирену, и ее вой сливался со стонами Клингермана. Волнение наполнило вены Гэррети. Он слышал, как гулко бухает его сердце. Снова кричали его имя (Рэй — Рэй — иди скорей!), но знакомых лиц пока не было видно.
К нему тянулись руки, и одна из них, тощая и коричневая, чуть задела его. Он отскочил, будто его затягивало в молотилку. Никаких признаков матери и Джен. Стеббинс был прав… А если они и здесь, как он разглядит их в этой людской массе?
Стон вырвался из его груди. Он споткнулся и едва не упал. Стеббинс был прав. Ему хотелось упасть прямо здесь, не идти дальше. Зачем теперь идти? Сирена выла, толпа вопила, Клингерман стонал, а его собственная измученная душа колотилась о стенки черепа в поисках выхода.